Сашка подхватил под руку Пьетро и вместе с ним отбыл за экспертной сумкой, поскольку ему предстояли изъятие следов крови и фиксация трупных явлений, требующие специального оборудования — всяких там термометров для введения в прямую кишку, динамометров для надавливания на трупные пятна и прочего инструментария для столь же приятных операций. Пьетро изъявил желание оплатить доставку доктора Стеценко вместе с экспертным чемоданом на такси. По-моему, Пьетро постепенно начал приходить к пониманию того, почему уровень благосостояния российских следователей уступает западному. Если бы сам Пьетро постоянно раскошеливался на доставку экспертов, покупку оборудования и оплату служебных телефонных разговоров из своего кармана, на оставшиеся от зарплаты деньги он вряд ли доехал бы даже до аэропорта, не то что до Санкт-Петербурга, со своей Сицилии.

Присев в коридоре на тумбочку напротив входа в кухню, я набрасывала в протокол описание обстановки, потихоньку совещаясь с Кужеровым, простаивавшим в ожидании поручений. Главной нашей задачей на сегодня было закончить данное следственное действие таким образом, чтобы успеть на поезд.

Я немножко пошутила на тему о награде, ожидающей Серегу за поимку киллера.

— Нам ведь велели его найти, — сказала я, — и не ставили условий, живым или мертвым. Так что готовься пропивать премию, у вас-то с этим проще, это в прокуратуре не дождешься слова доброго, не то что денег.

— Мне премию не дадут, — уныло возразил Фужер, — у меня выговор.

— За что? — поинтересовалась я, хотя ответ был написан на лице опера Кужерова.

Наверняка его застукало пьяным какое-нибудь начальство при внеплановой проверке. Что характерно, оперативные дела у Кужерова всегда были в идеальном состоянии, придраться было не к чему, поэтому все свои взыскания он хватал исключительно из-за дружбы с зеленым змием.

— За то, что выл нечеловеческим голосом, — без выражения пояснил Кужеров.

— Как это? — Я заинтересовалась, про такое я не слышала.

— Помнишь, проверка была из штаба ГУВД? Когда Корсика послали на Боровую?

Я кивнула. Про эту историю долго судачили и в нашей милиции, и в прокуратуре. С утра в районное управление приехала какая-то шишка из штаба ГУВД, которой после задушевной беседы с начальником приспичило пройтись по этажам, посмотреть на работу подразделений. И надо же было такому случиться, что проверяющий направился прямиком на второй этаж, в убойный отдел. Сотрудники отдела, в тревожном порядке убиравшие пустые бутылки прямо из-под носа проверяющего, кого-то из уставших с ночи коллег успели позакрывать в кабинетах, но на руководство случайно набрел оперативник Корсин, который, пошатываясь, медленно передвигался по отделу в сторону выхода.

Руководство некоторое время наблюдало кренделя, выписываемые Коренным, после чего начальник РУВД разорался, не дожидаясь реакции высокого гостя. Корсин, припертый к стене в прямом и фигуральном смыслах, пытался вставить слово о том, что он не спит уже третьи сутки, работая по двойному убийству, но начальник в специфических выражениях распорядился уволить его сегодняшним днем, а параллельно с оформлением приказа об увольнении отвезти его на улицу Боровую, где, как известно, проводят освидетельствования на предмет состояния опьянения.

Чуть не плачущий Костик Мигулько потащил на Боровую одного из своих лучших сотрудников, а для порядка к ним был приставлен замполит РУВД, чтобы воспрепятствовать возможным провокациям.

На Боровой Корсина осмотрели, после чего врач вышел к замполиту и к Мигулько и официальным тоном сообщил: сотрудник абсолютно трезв, однако психологически истощен до предела, находится в состоянии гипертонического криза, осложненного крайним переутомлением, и что он, доктор, настоятельно рекомендует сотрудника госпитализировать во избежание тяжелых осложнений. А руководству — стыдно, у нас не крепостное право, добавил он, не глядя на ошеломленных сопровождающих.

Корсика торжественно отвезли в госпиталь МВД, а Мигулько не отказал себе в удовольствии лично сообщить начальнику о результатах освидетельствования и, естественно, довести эту информацию до сведения личного состава, переживавшего за коллегу. По этому поводу вечером в отделе состоялась грандиозная пьянка, в ходе которой Кужеров уснул за сейфом. Его не заметили и закрыли кабинет. Посреди ночи Фужер проснулся, так как невыносимо захотел в туалет. Но выйти не смог, кабинет не открывался изнутри.

Плохо соображающий, где он находится и по вине каких злых сил не может попасть в уборную, Кужеров заорал что-то невразумительное в надежде на то, что найдется кто-то добрый на этом необитаемом острове и выпустит его пописать. Но на его крики пришел только недобрый замполит, бывший в ту ночь ответственным от руководства. Он и составил акт о том, что в кабинете номер двадцать три в помещении отдела по раскрытию умышленных убийств находился оперуполномоченный Кужеров, который выл нечеловеческим голосом. Эта же формулировка была впоследствии перенесена в приказ о наказании.

Про первую часть истории, до момента чудесного избавления Корсика от наветов, я знала, а вторую мне поведал грустный Кужеров.

— А зачем ты кричал нечеловеческим голосом? — ехидно спросила я.

— Ты бы шесть бутылок пива выпила после водки, я бы послушал, как ты кричала бы, — нехотя ответил Фужер.

* * *

Экспертный чемодан вместе с доктором Стеценко прибыли как раз к тому моменту, как Гена Федорчук закончил обработку поверхностей, собрав приличный урожай в виде сорока двух дактилопленок с пригодными, по его утверждению, отпечатками рук. Учитывая, что он в ходе работы консультировался с хозяйкой квартиры, отсекая те места, где, наиболее вероятно, остались именно ее отпечатки, можно было надеяться на результаты.

В данный момент Гена с фонариком осматривал линолеум кухни, пытаясь в косопадающем свете отыскать пригодные следы ног, и, похоже, нашел что-то, судя по тому, как он аккуратно, не дыша, присел над квадратом линолеума, примериваясь, как лучше зафиксировать след.

— Если надо, будем вырезать, — сказала я ему, зная, что самое надежное — не маяться со слепками и отпечатками, а изъять следоноситель, тем более что хозяйка квартиры тихо дремала, сидя на полу в прихожей, рядом с опустошенным бутыльком, и ее мнение на этот счет можно было проигнорировать. Все равно больше, чем есть, мы бы ее не расстроили.

Гена кивнул, встал и, подойдя ко мне, тихо попросил:

— Покажи-ка ногу.

Я продемонстрировала ему подошву своей туфли, и он удовлетворенно улыбнулся:

— Вроде бы есть следочек с каблуком, но не твой. Ну я режу тогда?

Кужеров поманил понятых, вкратце объяснил им суть происходящего, и они, стараясь не упираться взглядом в тело и лужу крови под ним, потрясенно наблюдали, как Гена острым скальпелем очертил на полу квадрат, на котором вроде бы не было ничего такого интересного, и ловко отделил его от покрытия. Поискав глазами упаковку для изъятого предмета, он благодарно кивнул Кужерову, когда тот подал ему пустую коробку из-под обуви, запримеченную мной в прихожей. Квадратик линолеума был осторожно упакован в коробку и отложен в сторону. Нож, положение которого уже было описано мной в протоколе, Гена тоже внимательно осмотрел с фонариком, встав перед ним на колени и почти касаясь его лбом.