— Дружбы? — нахмурился Сет. — Есть только ярость и служение. Братство в узах крови — да. Но мы не друзья и никогда не были ими.

— И ты, правда, веришь в это, Габриэль? — спросил Данте. — Красный Совет высказал мне недовольство, когда я решил связаться с твоим орденом. Я же считаю это действие абсолютно верным. Ты — один из самых достойных людей среди всех, кого я знаю. Ты борешься с жаждой и яростью, но ты превозмогаешь их. У тебя нет особого дара, как у Мефистона. Ты не проклят, как Лемартес.

— Я не так мудр, как ты, — сказал Сет.

— Думаешь, я неподвластен этому? — спросил Данте, глубоко встревоженный. — Но я скажу тебе — это не так. Ты страдаешь больше, чем я, но ты сопротивляешься. Я не знаю, смог бы я выдержать подобное. Я восхищаюсь тобой.

Он взял руку Сета и положил ее на реликварий.

— Артефакты не принадлежат мне, и я не могу раздавать их, но в моей власти надежно хранить их. Я доверяю это тебе, повинуясь необходимости. Перо внутри хранит последние неразбавленные капли крови, кроме заключенных в этом кровавом камне. — Данте коснулся двумя пальцами капли крови на лбу своего шлема. — Я даю это тебе в знак почтения, за все, что ты сделал для моего ордена. Признавая твои умения и интеллект. Я знаю, ты сумеешь сохранить эту реликвию, даже если мы погибнем все до последнего. Но в первую очередь, Габриэль Сет, я вручаю тебе это перо и его ковчег — как другу.

Сет замешкался.

— Ты изменился, — отметил Сет. Он втянул носом воздух. — Я чую это в тебе.

Данте опустил голову:

— Я испил крови, впервые за долгое, долгое время.

— А-а, — протянул Сет. — Значит, ты все же не так чист.

Он хотел выразить горькое удовлетворение, но печаль охватила его. Он понял, как нужно ему было, чтобы Данте оставался лучше всех них.

Сет принял реликварий.

— Я возьму его. И сохраню — клянусь Кровью, Великим Ангелом и Императором.

— Спасибо, — с облегчением сказал Данте. — Сегодня у нас пир. Завтра ты отправишься на Баал-Прим. Возможно, сейчас мы в последний раз говорим наедине, Габриэль. Я желаю тебе удачи.

Сет задумчиво перехватил реликварий. Прежде чем он успел в ответ пожелать Данте удачи, дверь открылась и командор исчез.

Ликтор выглядел как самостоятельное существо. Он двигался словно индивид. Годами действовал сам по себе, вдалеке от флота-улья. Но он не был отделен от разума улья. Эту ошибку неизменно совершала добыча. Даже на микроуровне нельзя рассматривать его как организм, один из миллионов; их не много. Все они одно и то же. Каждая итерация являлась копией, доведенной до запредельного совершенства эпохами улучшений, и каждая участвовала в действиях, ошибках и успехах любого другого ликтора, бывшего прежде. В самые его гены впечатаны неописуемые миллионы лет опыта. Он сейчас на Баале и еще на тысяче миров по всей Галактике, одновременно.

Сейчас он претворял в действие древние уроки. Из всех чувств проще всего обмануть зрение. Ликтор двигался ночью, когда его сложнее заметить. Хроматические микрочешуйки давали ему почти идеальную маскировку хамелеона даже при полном свете дня. Деформирующиеся по желанию скопления органов, расположенные в коже, позволяли до некоторой степени менять форму и приобретать структуру камня или изображать ветви растений. Обоняние — более древнее чувство, провести его сложнее. Он справился и с этим. Он просто не пах. Лишь когда он наполнял воздух направляющими феромонами, чтобы указывать сородичам путь, его можно было учуять. Но к тому времени становилось слишком поздно. Большая часть добычи обладала слухом, а потому во время движения тиранид не издавал ни звука. Особое расположение волосков заглушало шорох конечностей, соприкасающихся друг с другом.

О более сложных чувствах тоже тщательно позаботились. Электромагнитный профиль сущности минимален. Мозг защищали внутренние костяные структуры, предотвращая утечку энергии. Нервы в его теле укрыты так же. Форма копыт изменялась так, чтобы создавать минимум вибрации, и, хотя ликтор не мог полностью остановить колебания воздуха, вызванные его движением, высверленные точно рассчитанными фрактальными узорами молекулярной глубины хитиновые пластины минимизировали след. Тиранид не испускал никакого тепла. Не сбрасывал отмерших клеток, если только не был поврежден. Его психическая связь с разумом улья походила на нить паучьего шелка — тончайшая, крепкая и почти полностью незаметная.

Адаптации наслаивались на адаптации. В отличие от естественных организмов, теряющих некоторые способности в обмен на другие, когда эволюция толкает их на определенный путь, ликтор сохранял преимущества, и новые дары надстраивались поверх прежних. Его генетическая структура отличалась неимоверной сложностью. В каждой клетке заключался опыт миллиардов лет изменений, собранный от каждого ликтора и свитый плотной спиралью. Все, что могло оказаться полезным для его роли, каким бы несущественным оно ни казалось, он сохранял навечно.

Ликтор мог избежать внимания любой машины и ускользнуть от психической способности, которой обладал Империум для обнаружения чужаков. Разум Улья поглотил куда более продвинутые расы, чем человечество. Проникновение на Баал было детской игрой. Оно не задействовало и сотой доли его многочисленных талантов.

В ночи он неутомимо бежал через пустыню, поддерживаемый резервуарами суперпитательной жидкости внутри его тела. Рев разума улья становился громче с каждым днем, но ликтор не осознавал этого. Он не обладал сознанием. Вместо этого разум улья осознавал ликтора, подобно тому как человек чувствует свои конечности только тогда, когда задумывается об их использовании.

Все дальше и дальше он несся сквозь ночи, пока неуклюже сконструированные создания воинской касты добычи собирались вокруг планеты. Когда Мефистон видел сны, он бежал через Пустошь Энода. Когда Данте составлял свои планы, он пересекал Кровавые горы, без устали перепрыгивая с одного уступа на другой и оставляя глубокие следы копыт в нетронутых снегах вершин. При любой возможности он поедал скудные жизненные формы Баала, восполняя питательные жидкости, но он не уставал. Он останавливался, чтобы избежать обнаружения, но никогда — для отдыха.

Когда командор Данте созвал Великий Красный Совет, ликтор бежал через застывшие лавовые поля Демициановых пустошей. Добыча была хитра. Если другие похожие создания и добрались до Баала, их нашли и уничтожили, и он не ощущал здесь жизненные импульсы других тиранидских организмов.

Но одного достаточно, ибо один — это все, и все — это один. Где представитель вида, там и разум улья.

Последняя ночь приближения Левиафана становилась все ближе. Когда Балор взошел над горизонтом и залил пустыню рубиновым светом, ликтор зарылся в гребень высокой дюны. Его глаза смотрели сквозь струящийся песок.

Красный день отразился от далекой крепости, чернотой камня резко выделяющейся на фоне пустыни. Транспорты добычи, покрытые металлическими панцирями, летели от нее в великое звездное море, и повсюду вокруг ощущались тысячи воинов.