В трубке повисла пауза.

– Я полагаю, лучше будет обсудить все при встрече, – сказал наконец Видаль.

– Хорошо, – легко согласилась Амалия. – Приходите ко мне в любое время.

Вечером репортер появился у баронессы. Вид у него был утомленный, но довольный, и Амалия сразу же поняла, что Видаль явился не с пустыми руками.

– Во-первых, горничная Шарля Мориса нам солгала: актер вовсе не в Лондоне, а в Ницце, – продолжил журналист. – Снял виллу, отдыхает с семьей от поклонниц и разучивает новую роль.

И Видаль положил на стол листок с адресом.

– Прекрасно, значит, прокатимся в Ниццу, – кивнула Амалия. – Что-нибудь еще?

– Мой человек проверил оба наследства, которые в свое время достались Тенару, – сказал журналист. – Все абсолютно чисто, он действительно получил деньги после смерти своих родственников.

– А капитан Обри?

– Сами понимаете, речь идет о колониях… Требуется больше времени, чтобы все проверить.

Глаза Видаля блестели, и Амалия поняла, что журналист сейчас выложит свой козырь.

– Кстати, вам известно, что Ролан Буайе тоже кое-что унаследовал? – в самом деле сообщил тот новость. – Какое-то время тому назад он был почти разорен, и вдруг очень кстати умерла его двоюродная бабка.

– Когда именно?

– В 1913 году.

– То есть еще при жизни Рейнольдса. – Амалия внимательно посмотрела на собеседника. – А это наследство, оно настоящее?

Видаль усмехнулся:

– Да, но есть сложность. Вроде бы Буайе пустился в смелые спекуляции и, по словам адвокатов, значительно приумножил свой капитал. Так что, – журналист пожал плечами, – возможно, наследство было настоящее, и все остальное тоже правда. А возможно, он распространил слух о своих смелых спекуляциях, чтобы оправдать деньги, которые вырвал у Рейнольдса.

– Которого после смерти Лантельм не хотел знать. Но люди переменчивы… – задумчиво протянула Амалия. – Днем я звонила Папийону, полиция пока не нашла убийц Тенара и Буайе. Что касается Тенара, то полагают, всему виной был пьяный шофер, который скрылся с места происшествия, а Буайе…

– Его убийцу задержали час назад, – сказал Видаль.

Амалия откинулась на спинку кресла.

– Вот как?

– Да. Мне сообщил редактор нашей газеты, когда я уходил. В общем, там какой-то бродяга, у которого нашли кошелек Буайе и его вещи.

– В таком случае, – медленно сказала Амалия, – это все меняет. Потому что я уже готова была поверить, что свидетели стали гибнуть вовсе не случайно. – Баронесса посмотрела на часы. – Мы можем успеть на ночной экспресс до Ниццы. Вы не против? Хотя у вас утомленный вид, и, может быть, вы предпочитаете отдохнуть?

– Отдохну в поезде, – заявил Видаль с улыбкой. – Раз уж Дюперрон платит за все, было бы глупо этим не воспользоваться.

Они взяли два одиночных спальных купе и утром следующего дня были уже в Ницце. Над набережной кружились чайки, хохоча визгливыми голосами. Амалия поморщилась. Когда-то она любила Лазурный Берег, но уже давно это место ее не радовало. Слишком многое тут напоминало о русских аристократах, о тех разорившихся, загубленных, несчастных людях, дети которых сейчас едва-едва сводили концы с концами там, где их родители некогда сорили деньгами и ослепляли показным блеском. «Но, в конце концов, – сказала баронесса себе, – я приехала сюда только поговорить с Шарлем Морисом».

Впрочем, вышколенный слуга сразу же огорошил их сообщением, что господина нет дома и когда он вернется, неизвестно.

– В таком случае, – разозлился Видаль, – мы с ним скоро увидимся в суде, потому что пьеса, которую он сейчас разучивает, украдена у меня. Так ему и передайте!

Угроза возымела действие, и всего через несколько минут господин, которого не было дома и который вообще, если верить прислуге, находился неизвестно где, вышел в гостиную. И хотя одет был актер очень просто и без претензий, едва взглянув на него, Амалия подумала: «Prince charmant»[16].

Конечно, он был красив. Конечно, излучал очарование, которое его профессия помогла ему заострить и обратить в мощное оружие. Амалия знала, что Шарлю Морису уже за тридцать, но выглядел он на удивление свежо, как юноша. Голубые глаза, золотые кудри, высокий рост, тонкая талия… – легко понять, отчего женская часть публики сходила по нему с ума. Впрочем, сейчас вид у знаменитого актера был встревоженный, хотя он и пытался скрыть волнение за сердечной улыбкой.

– Мсье и вы, мадам, должен сказать, что я считаю недоразумением… – Он улыбнулся еще шире, еще сердечнее и словно включил какой-то внутренний рычажок, который позволил его обаянию сиять на полную мощь, ослепляя присутствующих и незаметно подчиняя их себе. – Кажется, вы хотели поговорить со мной о пьесе? Ваши слова меня поразили. Да что там поразили…

Типично театральный оборот, со скукой подумал Видаль. И в нескольких словах объяснил, зачем он с «секретаршей» тут и почему им пришлось солгать по поводу цели своего визита. Тогда в прекрасном принце произошла странная перемена: он как бы снова повернул рычажок, теперь убавляя мощь своего очарования, и ушел в себя, закрылся. Улыбка его погасла, а изгиб губ больше напоминал сейчас недоверчивую гримасу. Шарль даже глубже вжался в кресло, переводя недоверчивый взгляд с журналиста на немолодую даму с ним рядом.

– То есть вы обманом вторглись в мой дом…

– Куда вы обманом не хотели нас пускать, – заметила Амалия, сразу выбивая у актера почву из-под ног.

В комнате повисла пауза, которую никто не торопился нарушить.

– Я не понимаю, что вы хотите доказать, – глухо произнес наконец Шарль. – Всем известно, что Жинетту убил ее муж.

– Всем также известно, что его вина никогда не была доказана, – парировала Амалия. – Как, впрочем, и невиновность.

– И вы считаете, что десять лет спустя вам удастся установить, что же там случилось? – поднял брови актер. В это мгновение его можно было смело фотографировать на обложку любого журнала – даже без грима, непричесанного, в простой светлой рубашке без галстука.

– Разумеется, – безмятежно отозвалась Амалия. – Если только свидетели не будут запираться и лгать. Вот вы, к примеру, свидетель.

Шарль Морис вздохнул:

– Верно, я был там. Но мне мало что известно. В ту ночь, когда произошла трагедия, я находился на другом конце яхты и абсолютно ничего не слышал.

– Каюта мадемуазель Лантельм была первой, считая от носа яхты, верно? Рядом находилась каюта ее мужа, а дальше… – «Секретарша» сделала вид, будто ищет в блокноте.

– Потом была каюта Жюли. Следующую занимал Буайе. Затем шел салон, потом каюты Эттингера и Невера. У меня была большая каюта ближе к корме, а последнюю, самую маленькую, отдали дворецкому.