Однако, немного подумав, Крестовская поняла, что и с садиком сходится тоже. Стоило цыганке снять свой наряд, переодеться в обычную одежду, нанести на лицо косметику и спрятать черные волосы под шляпой — и она автоматически превращалась в обычную женщину. Если цыганка проделала все это, то она вполне могла забрать из детского садика Софию Раевскую.

Зина стала собирать информацию об этой Азе. Выяснилось, что Голубова «работает» на Привозе, скупает золото. И считается одной из лучших в своем деле.

Но нельзя же, в самом деле, явиться на Привоз и арестовать ее просто так, посреди белого дня! Это моментально насторожит и Ермака, и его подельника. Зина ни секунды не сомневалась, что женщина поддерживает с ними связь. Значит, надо придумать что-то другое…

Крестовская явилась к Бершадову с просьбой одолжить ей какое-нибудь золотое кольцо, которое было бы связано с каким-то налетом. Ей повезло — у него действительно было в работе дело о спекулянтах. У одного из таких спекулянтов, скупщика краденого, нашли перстень, который фигурировал в деле о краже в ювелирном магазине. Бершадов согласился дать его Зине.

Началось так. В ломбард, находящийся в центре города, вошла богато одетая дама с печальным лицом и заплаканными глазами. Она сказала, что срочно хочет продать перстень.

Роль заплаканной богачки удалась Зине особенно хорошо. Напряжение, не отпускавшее ее все эти дни, позволяло войти в образ без особых усилий.

Всю свою жизнь Крестовская терпеть не могла ломбарды. Для ее семьи они стали настоящей мукой, когда ее мама была вынуждена продавать свои золотые украшения, чтобы продержаться в страшное, голодное время.

Золотые кольца, сережки, браслеты уплывали в чужие руки скупщиков, и Зина чувствовала, как с каждой проданной вещью навсегда уходит частичка сердца ее мамы. Та частичка, которую не восстановить никогда.

Сама она тоже время от времени была вынуждена обращаться в ломбард, закладывая свои кольца. Особенно часто это приходилось делать в те периоды, когда она была без работы, а надо было на что-то жить. Золотых колец у нее было всего два, третье она продала раньше. Еще были небольшие, тоненькие сережки — подарок мамы, но Зина знала, что с этими сережками она не расстанется никогда в жизни. А вот кольца ей закладывать приходилось. Впрочем, это были дешевые вещи — тоненькие, маленького веса. Больше ничего ценного у Крестовской не было.

Взяв перстень у Бершадова и войдя в роль «дамы» Зина отправилась по ломбардам. В первом же ей не повезло.

Там на приеме работала хамовитая девица, и когда Крестовская, согласно своему плану, стала жаловаться, что цена за такой перстень очень мала, она хотела бы получить больше, девица просто ее послала, заявив, мол, не подходит — до свидания.

Во втором ломбарде с Зиной обошлись мягче: девушка-приемщица посетовала, сама, дескать, понимаю, но и всё. А вот в третьем Крестовскую ждала настоящая удача. Убедившись, что в помещении никого, кроме них, больше нет, девица понизила голос:

— Ну, если вы хотите дороже… Есть кое-кто, кто может помочь. Правда, я не знаю, захотите ли вы с ней связываться…

— С кем? — Зина почувствовала, что это удача.

— С цыганами. Есть тут одна цыганка, она очень хорошую цену дает. А у вас вещь стоящая.

— Ах, да мне все равно кто! Как? Помогите мне, пожалуйста, — отлично играла Зина.

— На Привоз вам надо идти. В самый конец. Подойдите к цыганам и скажите, что нужна Аза. Она всегда там работает.

Все так и произошло. Надев на палец ворованный перстень, Аза Голубова оказалась в застенках Бершадова под угрозой реального уголовного срока. Но Зине было не нужно, чтобы цыганка получила срок. Ей было нужно, чтобы она заговорила. Все это она повторила Бершадову.

— Странная ночь… — поднявшись из-за стола, Григорий подошел к окну, — словно давит что-то… На плечи… На грудь… Гроза, что ли, собирается? — Он помолчал. — Я не вижу смысла, чтобы ты снова ее допрашивала. У тебя ничего не выйдет.

— Дай мне ее еще на один раз, — мрачно произнесла Крестовская. — Дай — и ты не раскаешься в этом. У меня нет другого выбора.

— Ты ведь не собираешься бить ее по голове? — хохотнул Бершадов.

— Разве ее не били? — пожала плечами Зина. — И как результат? Она молчит, и будет молчать. Нет. У меня другой метод.

Обернувшись, Бершадов смело встретил ее взгляд, а затем почему-то отвел глаза.

Несмотря на то что жизненный опыт Крестовской был достаточно большим, она прекрасно осознавала одно: на свете существует еще множество того, о чем она не имеет ни малейшего представления.

Но Зина твердо знала одно — самый страшный звук на свете, страшнее которого просто ничего не может быть, это звук, когда за твоей спиной захлопываются двери тюремной камеры…

Крестовская с очень тяжелым чувством спускалась в тюремный подвал, коря саму себя за излишнюю нерешительность, можно сказать, трусость.

Конечно, подвалы следственного управления не были настоящей тюрьмой. Это был перевалочный пункт, в котором задержанные содержались лишь временно. Дальше они отправлялись в СИЗО, а оттуда уже — в тюрьму, лагеря или на тот свет. Поэтому заключенные в этих подвалах находились лишь временно…

Конечно, здесь пытали. В этом и был смысл — получить нужные показания за короткий срок, а потом избавиться от арестованного, передать его дальше. До сих пор Зина не могла привыкнуть к методам физического воздействия, к тому, что здесь пытают людей. И думала, что никогда не привыкнет.

Однако со временем часть ее души притупилась, стала более шершавой, чем прежде, и она уже выносила то, чего раньше ни за что бы не смогла. Ей очень хотелось стать абсолютно бесчувственной, и она пыталась воспитывать в себе это качество. Жизненный опыт подсказывал: хуже всего живут люди с чувствительным, неравнодушным сердцем. Добрая душа и ранимость — залог страданий.

Умом Крестовская понимала это, но сделать ничего с собой не могла. И время от времени ей достаточно много горя причиняло такое неравнодушное сердце. Да она вообще не знала, как сделать равнодушным свое сердце, этот секрет существовал вне ее понимания.

Но теперь пришло время немного изменить своим правилам. Тут уже была борьба не на жизнь, а на смерть.

Зина упустила тот момент, когда дело убитых девочек стало ее личным делом. Вызовом. Но теперь она обязательно должна была доказать, что права. И в первую очередь доказать себе. А сделать это можно было только одним способом — найти убийцу и узнать, что это за ритуальные убийства. Но для этого надо было действовать. Идти вперед. И Зина готова была идти вперед любой ценой. Другого выбора у нее не было.

А идти вперед означало продвигаться в расследовании — в том самом расследовании, которое зашло в тупик. Это расследование буксовало, как старый грузовик на разжиженной, болотной дороге. Единственным способом сдвинуть его с места был допрос цыганки, новая информация, которую во что бы то ни стало надо было получить от нее, понять, был ли причастен Василий Ермак к убийствам девочек.