– Вы что, издеваетесь?! – взорвалась она. – Двадцать тысяч долларов!

Юрий присвистнул и усмехнулся:

– Это серьезная сумма. А под какое обеспечение?

– Что? – не поняла она.

– Обеспечение, залог, гарантирующий возврат моих денег. Я ведь не хочу их терять.

Она не заметила обманчиво-мягких ноток в его голосе и, немного подумав, спросила:

– Наша дача может быть залогом?

– Это та халупа, где вы принимали роды у Машеньки? – Он отрицательно покачал головой.

– Ну, тогда наша квартира – она четырехкомнатная и стоит дороже тридцати тысяч.

– Меня не интересует недвижимость в этой стране. Что еще вы можете предложить?

Она молчала, насупившись. Он вернул бумажник на место.

– Полагаю, эти деньги не так уж вам и нужны. Наверное, вы хотели открыть на них какое-нибудь дело. Ну что ж, отложите свое начинание…

– Да прекратите вы издеваться! – в отчаянии крикнула Светлана.

– Не вопите так, а то прибежит моя охрана. Ну, для чего вам деньги? – впился он глазами в ее лицо. – Только уж кончайте юлить, выкладывайте правду.

– Хорошо, – заговорила она, глядя в пол. – Я все вам расскажу. Я неправду сказала, будто все у нас в порядке. Не в порядке, и никогда не было. Вы уехали за границу, а для нас начались самые тяжелые времена. Мы чуть с голоду не пухли с этой карточной системой! Маня после родов была очень слаба, мама болела, тетя болела, папаша пил… – Она взглянула на него и больше не отводила глаз. – Все на мне! И продуктов не достать, их просто не было, даже по карточкам… Мы выращивали на даче овощи, завели кур и кроликов. Я сама курицам головы рубила!.. О, вам не понять… Разделывала кроликов, которые только что в клетках живые прыгали. Выпускала кишки, разрезала еще теплую тушку и варила консервы, чтобы зимой нам было что есть… На приличную работу я, конечно, устроиться не могла. Сонька училась, а из нашей инвалидной троицы то одна, то другая в больнице. Мальчишки маленькие… Уже пять лет я работаю в трех местах уборщицей, потому что не могу на целый день из дома уходить… Я приспособилась и даже смирилась с тем, что никогда нам сытно не жить. Надеялась, что немного легче станет, когда Манька наконец начнет работать и Сонька закончит институт. А в этом году, с самого начала, все посыпалось…

Света сделала паузу, сообразив, что про возвращение Михаила говорить ни в коем случае нельзя. Она прекрасно помнит, как Юрий издевался над ее любовью, и сейчас просто не в силах выдержать это.

Шереметьев слушал серьезно, без усмешки.

– Откуда же у вас это прелестное платье?

– Это бабушкино, трофейное, – призналась она. – После войны дедушка служил в Германии, и какая-то немка отдала ему платье за несколько банок консервов. Бабушка всего пару раз надевала его.

Он молча смотрел на нее, ожидая продолжения. Света опять вздохнула.

– Папа в феврале умер. Хоть он и пьяницей стал, но все-таки мужские руки в доме… И я очень переживала, честно. Мне казалось, это я виновата в его смерти. А сейчас еще выяснилось, что тетя Поля, надеясь разбогатеть в инвестиционном фонде, заняла у афериста денег, расписок надавала. За два года проценты наросли… Короче, мы должны ему двадцать тысяч. Он угрожает, что, если не отдадим, отберет у нас квартиру, а нас переселит в однокомнатную. Я не могу этого допустить! Мы и так живем хуже некуда, да еще ютиться друг у друга на головах!

Она умолкла, кусая губы. Готовые вот-вот пролиться слезы стояли в глазах.

– Почему же вы не рассказали все сразу, вместо того чтобы ломать комедию? Только не вздумайте рыдать, дорогая. Вы уже испробовали все свои фокусы, кроме этого. Увольте! Я оскорблен в своих лучших чувствах и глубоко разочарован. Оказывается, моя неотразимая личность и бессмертная душа вас не интересуют, вам нужны только мои деньги.

«Неужели он, и правда, оскорблен? Значит, на самом деле я небезразлична ему? Может, все еще получится?»

Но синие глаза смотрели на нее отнюдь не влюбленно. Юрий довольно ехидно улыбнулся:

– Ваше обеспечение не подходит. В обычной практике стоимость залога в три раза должна превышать сумму займа. Что еще вы можете предложить?

«Ну, вот и все, – обреченно подумала она. – Надавить на жалость не удалось. Остается последнее».

Собираясь с силами, она стиснула зубы, затем глубоко, как перед нырком, вдохнула.

– Вы… говорили когда-то, что хотите меня…

Шереметьев с непроницаемым лицом вальяжно откинулся на спинку дивана. На мгновение Свете показалось, будто в глазах его что-то мелькнуло, но он продолжал молчать.

– Вы говорили тогда, что ни одну женщину не хотели так, как меня. Если вы все еще… Юра, я буду делать все, что вы хотите и как хотите, только дайте мне эти деньги!

«Хоть бы он что-нибудь сказал, а не сидел как истукан! И смотрит как-то странно, может, его просто забавляет все это?» От волнения она покраснела, было так стыдно вымаливать деньги, предлагая взамен себя.

– У меня меньше месяца, а этот человек… Он угрожал…

– Минуточку! Почему вы вообразили, что я все еще вас хочу? И с какой стати решили, что стоите двадцать тысяч долларов?.. Шикарная женщина берет двести за ночь.

Униженная, она вспыхнула до корней волос, а в голове мелькнуло: «Неплохо зарабатывают эти проститутки! Всего сто ночей. Но у меня нет трех месяцев в запасе».

Шереметьев оторвался от спинки дивана и повернулся к ней.

– Итак, уточним. Я даю вам двадцать тысяч, и вы становитесь моей любовницей…

«Он сказал – даю», – мысленно перекрестилась она. Ей стало легче, будто камень с души свалился. А Юрий, сверкая глазами и всем своим видом показывая, насколько его забавляет ситуация, между тем продолжал:

– Однако в прошлые разы, когда я имел наглость делать вам подобные предложения, вы отказывали, да еще и обзывали меня всякими нехорошими словами… Воистину, мужскому уму не понять женской логики! Вы не желали пойти на это ради удовольствия, прикидываясь высокоморальной особой, но согласны пойти ради того, чтобы ваша семья не потеряла жилплощадь… Я всегда подозревал, что любая добродетель продается – вопрос лишь в цене.

– Вам доставляет удовольствие оскорблять меня? – выкрикнула она. – Оскорбляйте, сколько хотите – только дайте мне эти деньги!

Светлана не собиралась больше деликатничать и притворяться. Все вещи названы своими именами, все точки над «i» расставлены. А Шереметьев – он всегда был такой, естественно, ему хочется поиздеваться, помучить, расквитаться за попытку обмануть его. Что ж, она потерпит. Она вытерпит что угодно, и сейчас и потом… Лишь бы нависшая над семьей угроза отступила.

– Так вы дадите?

С видимым удовольствием он ответил:

– Нет, не дам.

До нее не сразу дошло, что он отказывает.