Услышав эти слова, Гремоздюкин согласно закивал и сделал значительное лицо. Ни дать ни взять – еще не познавший тяжести поражений Наполеон Бонапарте где-нибудь в битве при Маренго.

– И вы пока подумайте, товарищ лейтенант, чем вы сможете нам помочь при подготовке прорыва, – продолжил я. – Возможно, командование ставило вас в известность, или с воздуха вы видели, где между нами и линией фронта расположены скопления белофинской пехоты, огневые точки и зенитные средства. А пока отогревайтесь, приходите в себя.

С этими словами я достал из мешка флягу и половинку сухаря. Плеснул спирта в кружку.

– Вот. Пейте.

– Это же спирт? Не хочу! – сразу же пошла в чисто женский отказ летчица, унюхав, чем пахнет из кружки.

– Приказываю выпить! Для снятия стресса и сугрева! Не дай бог заболеете! – объявил я, неожиданно для самого себя смешав реплики из разных, еще не снятых в это время фильмов.

Интересно, что подобному моему приказу лейтенант Заровнятых все-таки подчинилась. Отхлебнула, сморщилась, шмыгнула носом и начала жевать протянутый мной кусок сухаря. На ее глазах, на контрасте от спирта и тепла, выступили слезы.

Я посмотрел на часы. Было без пяти десять. Уже опаздываем, однако. Хотя это же Россия, и все мы люди, не пунктуальные от рождения. И к тому же это не маневры и не Царское, незабвенное, Село, и злобный посредник с белой повязкой на рукаве ни у кого над душой не стоит.

– Пошли, товарищи! – сказал я Смирнову и Гремоздюкину, взял автомат и полез наружу. – Кузнецов! Отвечаете за товарища лейтенанта! – объявил я все так же стоявшему снаружи Кюнсту.

– Так точно! – отозвался он. Снаружи окончательно просветлело. Похоже, справившийся таки с парашютом Бышев пританцовывал на морозе возле фургона.

– Идем? – спросил он. – Люди готовы!

– Да, – ответил я, уже слыша, как в стороне простуженно тарахтят прогреваемые моторы.

– Так. Присмотрите, пожалуйста, за этой летчицей, пока меня не будет, – сказал я Гремоздюкину, пока мы шли к отмеченному сгоревшей накануне машиной месту вчерашних штабных забот. – Ну да вы все и так слышали, чего я повторяю? Техника готова?

– Должна, – сказал мой собеседник как-то, не очень уверенно. Вот тут я его вполне понимал – война это такое место, где никто и никому ничего по жизни не должен. Смирнов шел чуть позади нас и в разговор не встревал.

Возле знакомого фургона стояли неровной линией, тарахтя моторами на малом газу, не слишком сильно напоминавшие боевые машины зеленый (явно не тот, который встречал меня вчера) плавающий танк Т‐37А, броневичок БА‐20 и давешний пикап «ГАЗ‐4». Возле них кучковались восемь вызвавшихся на «дело» бойцов. Все в касках и при мосинских винтовках либо карабинах. Рядом с машинами на снегу стояли на сошках два пулемета ДП. Чисто автоматически я отметил, что Воздвиженский и Ададуров сегодня сменили свои обычные головные уборы на ребристые танковые шлемы.

– Стр-ройсь! – скомандовал Гремоздюкин, одновременно протягивая мне ракетницу и две ракеты.

– Извините, ракеты нашел только зеленые! – сказал он, словно бы извиняясь.

– Ладно, спасибо, хрен с ним, нехай будут зеленые, – сказал я, разглядывая вытянувшихся в недлинную шеренгу небритых красноармейцев и убирая ракетницу с ракетами в карманы своей недостоверной шинели. – Не в нашем с вами положении выбирать!

– Сы-ырна! – отдал новую команду, в которой не было особой нужны, товарищ замкомвзвода.

– Значит так, товарищи бойцы, – начал я, слегка повысив голос и давая понять, что сегодня буду обходиться без прелюдий: – Действовать будем следующим образом. Первым следует танк, на броне которого поедем мы с младшим командиром Смирновым. За нами, соблюдая дистанцию, – пикап с водителем и двумя бойцами при одном ручном пулемете. Бронемашина и остальные, с вторым ручным пулеметом, остаются здесь, наготове. Мотор броневика держите заведенным и ждете. Далее, если услышите стрельбу и если при этом будет еще и зеленая ракета – сразу же выдвигаетесь к нам навстречу. Но только в том случае, если будет ракета! Если же услышите лишь стрельбу и ракеты не будет – стойте на месте! Объясню, почему должно быть именно так. Дело в том, что сегодня нас по-любому должны обстрелять, или по пути туда, или обратно. Если на нас нападут по пути туда, без намерения всерьез остановить, мы будем просто прорываться, и ракету я давать не буду. А вот если по пути туда или обратно нас блокируют всерьез, с намерением уничтожить или взять в плен, я или, если я вдруг выйду из строя, товарищ Смирнов даем ракету. В общем, вы поняли, сначала танк, за ним пикап. И важно, чтобы в кузове «газика» кто-то был, и это было видно со стороны!

– Это зачем? – вылетело у явно не до конца понявшего сей гениальный план Воздвиженского, явно совершенно непроизвольно.

– Затем, что белофинны должны думать, будто начальство поедет именно в пикапе. По пути туда или обратно они неизбежно нападут. Попробуем их таким простым образом выманить на себя, чтобы либо серьезно проредить их, либо, если повезет, – взять «языка». Теперь понятно?

Разжевывать бойцам остальные свои соображения насчет деталей сегодняшней баталии я не счел нужным. Зачем им знать, что я на 99 % уверен в том, что на нас нападут в любом случае? И нападут хотя бы потому, что какой-нибудь финский капитан или майор, который командует их войсками в этом квадрате, неожиданно потеряв вчера сразу несколько человек убитыми (и то после нескольких недель осады здешних «котлов», за все время которой финские потери, похоже, были чисто символическими), должен сильно возбудиться и попытаться любой ценой узнать, в чем тут, собственно, дело и от чего накануне случилась этакая неприятность? И первое, что должен сделать нормальный командир для получения ответов на подобные вопросы, – взять «языка». То есть намечалась интересная «ролевая игра» на тему «кто кого первым в плен возьмет». Спрашивается, зачем красноармейцам такие подробности? Им и без того несладко.

– Так точно! – глухо отозвался строй.

– Тогда по машинам, товарищи!

Неровный строй рассыпался, и мы пошли к технике.

Вслед за, как обычно, безмолвным Смирновым я влез на ледяную, практически не прогретую двигателем, броню Т‐37, притулившись справа, позади похожей на вентиляционный грибок башни, где сидеть удобно мешали торчавшие прямо под задом воткнутый поперек танка длинный колпак для притока воздуха в моторное отделение и подкопченная выхлопная труба. Но зато чисто теоретически, несмотря на неудобства, при движении здесь могло быть тепло, за счет все той же выхлопной трубы. Уже сидевший на своем месте хмурый мехвод в танкошлеме и ватном бушлате с лязгом закрыл люк над собой, и Смирнов, чуть подвинувшись вперед, разместился поверх него, взяв на изготовку свою самозарядку. Потом в круглый люк башни «поплавка», цепляясь за его края полами ватника и револьверной кобурой, наконец втиснулся Воздвиженский. Прикидывая, как лучше держать ППД во время движения, я видел, как Натанзон и еще один незнакомый мне боец, взяв с собой ДП, садятся в кузов пикапа.