И только потом юноша обратил внимание на вторую повозку, стоявшую рядом с пришлыми воинами.

Она была затянута черной тканью. Время от времени из окошка навеса в свет факелов нервно выглядывало бородатое человеческое лицо.

Эш постарался сконцентрировать на нем свое внимание, и в следующее мгновение почувствовал острый приступ паники.

Страшно. Очень страшно. Сердце ухает в груди. Мучительно болят ноги. Колючая веревка жжет запястья и колет шею, а в ладонь острыми уголками впивается деревянная табличка…

— Черная повозка?.. — задумчиво проговорил Дарий, останавливаясь позади Эша.

— Мы могли оказаться среди них, — сказал тот.

— Это вряд ли, — негромко отозвалась Шеда. — Сильных и молодых мужчин обычно отправляют или в железном ошейнике на работы, или на передний край. На «мясо» обычно пускают седобородых, калечных, больных и слабых. Ну и женщин, само собой. Правда, — усмехнулась она. — этих обычно пускать на прикорм стражники не торопятся, для них есть применение поинтересней.

Между тем возле стола поднимался шум. Мужчина в коротком плаще все стоял рядом с подносом, кланяясь снова и снова, в то время как вокруг начинали возмущаться другие горожане.

— Давай быстрей, и так промокли все до нитки! — громче всех ругалась в толпе тощая женщина в дорогой накидке.

— Нет денег — проходи! — прикрикнул на мужчину стражник, отталкивая его от подноса.

Наблюдая за развернувшейся сценой, Эш спросил у Шеды:

— Так что же это за прикорм такой?

— Духов, конечно. Чего же тут непонятного?

— То есть этих людей однажды могут бросить на съедение тварям, если те ворвутся в город? Как живых кур бросают в клетку львам?

Девушка фыркнула.

— Это типа как от стаи волков мясом, чтоль, отбиваться? Ну ты придумал.

— А как же тогда? — удивился Эш.

— Каждый город прикармливает двух-трех территориальных земных духов. И пока еду дают в срок, прирученный зверь с насиженного места не уйдет, и кормушку свою кому-нибудь другому так просто не уступит, — ответила Шеда. — А вот если не соберут они положенную сумму, тогда город не получит свою порцию «мяса». Или получит только часть, на какую денег хватило. Вот тогда и может произойти чего-нибудь. Собака некормленая и то на хозяина взъяриться может…

Дарий тихо выругался.

— Мать моя, святая женщина… Так вот почему в последнее время духи так часто прорываются к стене. Еще бы, вы же сами их приманиваете. А как же тогда ваши обязательства перед Внутренним кругом? И благородные разговоры про войну на переднем крае? Все это, получается, чушь собачья? — всё больше расходился он.

— Тише ты, — одернул Дария Эш.

— Так это, если ты против — так чего теряешься-то? — с издевкой в голосе протянула Шеда. — Поди, поубивай их всех — и дело с концом. Только чур начинай с несговорчивых, которые из Иркаллы к нам постоянно лезут. А то ведь мы без домашних монстров можем до твоей счастливой победы и не дожить.

— Погоди, я правильно понял? Вы здесь откармливаете человечиной своих домашних монстров. Но если они вдруг оголодают, то потом могут и к нам приползти, не хуже ребят из Иркаллы?..

— Не к нам, Дар, — поправил приятеля Эш, нахмурившись. — А к ним. И потом, эту человечину они сюда сами и поставляют. А я еще, дурак, раньше думал, что хуже смертной казни нет ничего…

Между тем стражники оттащили мужчину в сторону, и к подносу подошел молодой ремесленник.

Дождь начинал стихать.

— Как так? — взвизгнула вдруг крупная высокая женщина, перед которой отсчитывал деньги ремесленник. Всплеснув руками, она обернулась к толпе и громко прокричала на всю площадь:

— Люди добрые, да что же это делается?!

Неприятный тембр ее голоса показался Эшу удивительно знакомым.

— … По три мины за человека! — продолжала кричать женщина. — И это после такой страшной зимы, когда у людей и медяка лишнего нет за душой! Да где же это видано, чтобы с приличных людей по три мины налога брали, а с распутницы — всего три за весь ее выводок стребовали! Я сама видела!..

И теперь Эш уже не сомневался, что именно с ней он совсем недавно препирался у колодца.

Толпа забормотала, зашевелилась. Люди загудели, обрадованные поводу показать свое недовольство.

— Так и ты отпиши сыновей на передний край — и тебе за них платить не придется! — перекрикивая возникший на площади гул, гаркнул на нее самый высокий из всех стигматиков, стоявший рядом с Черной повозкой.

Эша всего передернуло.

Верра отписала своих детей на передний край?

Хотя и правда — откуда ей было взять двенадцать мин на всех…

На душе неприятно зацарапались кошки.

У них-то ведь есть деньги. Эш мог бы дать ей эти двенадцать мин… С другой стороны — за каждого не заплатишь. Да и за что платить-то? За то, чтобы городу дали смертников, которых можно было бы скармливать духам?

Мерзость же несусветная.

И все-таки трех мальчуганов было жаль…

— А мне и не надо! Женщины, вы-то чего молчите? — снова всплеснула она руками. — Почему мы должны отбирать последний кусок у своих законных детей, если выплату можно вдвое уменьшить! Сколько еще мы терпеть-то будем? Сколько нам еще оплачивать содержание шлюх, к которым наши же мужья бегать будут? Или вы и вправду забыли, почему презренным положено ходить в красном?! Потому что они — городское «мясо»!

Она призывно ткнула пальцем на кого-то позади себя, и люди мгновенно отхлынули в стороны от стройной девушки в красном платье, которую раньше Эш не замечал из-за толпы.

Он сразу узнал ее.

Это была та самая красавица, перед которой в двусмысленных любезностях рассыпался стражник на улице.

Бэл.

Она стояла одна напротив разъяренной фурии с размытой сурьмой на лице.

Мокрая одежда и растрепавшиеся пряди ей так же шли, как и пышное платье цвета крови со сложной прической.

Бэл была хороша в любом облике. И сейчас, когда все женщины города смотрели на нее с ненавистью, как на прокаженную, она не смутилась. А напротив, только выше приподняла подбородок и расправила плечи.

Гул стал громче.

Горожанки, тыкая пальцем на Бэл, требовали у господина на лошади зачесть «городское мясо».

— У нас больше дюжины потаскух! — кричали они.

— Для таких случаев мы их и терпим! — вторили им другие.

— Зачесть распутниц!

— Снизить налог вполовину!

Стража встревоженно зашевелилась. Белая лошадь бархатного господина с расплющенным блином на голове попятилась назад.

И в этот момент кто-то с досады бросил в женщину камень. Следом за ним полетел еще один.