Мы сели в автомобиль и отправились в Дарданос, проехав мимо остатков «Месудие». Батарея Дарданоса была настолько же турецкой, насколько Хамидие – немецкой. Орудия Дарданоса были несколько современнее, чем в Хамидие, – это были модели Круппа 1905 года. Здесь также располагалась единственная новая батарея, которую немцы установили к моменту моего визита: она состояла из нескольких орудий, снятых с немецких и турецких кораблей, стоявших в Босфоре. За несколько дней до нашей инспекционной поездки флот союзников вошел в бухту Эренкей и подверг ужасному обстрелу Дарданос – его последствия я видел буквально на каждом шагу. Земля почти на километр вокруг была вздыблена, пейзаж напоминал фотографии полей сражений во Франции, которые я недавно видел. Странным представлялось то, что, несмотря на руины вокруг, сами батареи были нетронуты, – сопровождавшие меня турки сообщили, что не было уничтожено ни одно орудие.

– Когда закончится война, – сказал генерал Мертенс, – мы создадим здесь курорт для туристов, построим гостиницы и станем продавать вам, американцам, в качестве сувениров артефакты. Чтобы их найти, нам не придется даже производить раскопки. Британский флот все сделал за нас.

Это звучало как шутка, хотя по сути было чистой правдой. Дарданос, в котором мы находились, был одним из самых известных городов Древнего мира; во времена Гомера он был частью владений Приама. Фрагменты капителей и колонн видны здесь до сих пор. А снаряды флота союзников, глубоко взрыхляя пласты земли, извлекали на поверхность артефакты, находившиеся в земле на протяжении тысячелетий. Один из моих спутников нашел кувшин для воды, который использовался, скорее всего, во времена Трои. Эффективность современного орудийного огня в «раскапывании» реликвий давно исчезнувших цивилизаций была воистину удивительной, правда, к сожалению, экспонаты извлекались на поверхность не всегда в целости.

Турецкие генералы очень гордились отпором, данным батареей Дарданоса флоту союзников. Они подводили меня к орудиям, хорошо послужившим их делу, и любовно похлопывали их по дулам. Специально для меня Джевад вызвал лейтенанта Гассана, турецкого офицера, оборонявшего позиции. Это был маленький человечек с иссиня-черными волосами и черными глазами, очень застенчивый – мне показалось, что в присутствии генералов он сжался, так что казался еще меньше. Джевад похлопал Гассана по обеим щекам, а другой высокопоставленный офицер потрепал его волосы – создавалось впечатление, что они хвалят за хорошую службу преданную собаку.

– Из таких людей, как ты, получаются великие герои, – сказал генерал Джевад.

Он попросил Гассана рассказать об атаке англичан и о том, как она была отражена. Смущенный лейтенант рассказал свою историю, при этом было видно, что он тронут почти до слез высокой оценкой своих командиров.

– В армии тебя ждет великое будущее, – сказал генерал Джевад, прежде чем мы распрощались со скромным героем.

Будущее бедного Гассана наступило спустя два дня, когда флот союзников начал очередное наступление. Один из снарядов ударил в крышу его землянки, которая, обрушившись, похоронила под собой молодого человека. Правда, судя по его поведению в день, когда я посетил батарею, он рассматривал похвалу генерала как достойную компенсацию за все, что он уже выстрадал, и за то, что ему еще предстоит вынести.

Я был весьма озадачен тем фактом, что флот союзников, несмотря на огромный расход боеприпасов, так и не сумел разрушить укрепления Дарданоса. Вначале я думал, что виной всему плохая подготовка артиллеристов, но сопровождавшие меня немцы объяснили, что это не так. Неточный огонь является еще одним доказательством того, что быстро маневрирующий корабль находится в невыгодной позиции, ведя огонь по неподвижному фортификационному сооружению. Однако в случае с батареей Дарданоса был еще один момент. Хозяева обратили мое внимание на ее расположение. Она стояла на вершине холма, на виду у кораблей, сливаясь с линией горизонта. Дарданос представлял собой только пять стальных башен, каждая с орудием, к которым вел извилистый окоп.

– Труднее всего, – сказали мне, – попасть именно в такую цель. Она настолько отчетливо видна, что представляется легкой мишенью, что на самом деле совсем не так.

Я отнюдь не специалист в области оптики, но, как мне представляется, линия горизонта создает нечто вроде миража, и попасть в цель в таком случае можно лишь случайно. Артиллерист тщательно прицеливается, а снаряд пролетает мимо. Рекорд Дарданоса можно посчитать чудом. До 18 марта корабли выпустили по нему около 4 тысяч снарядов. Одна башня оказалась повреждена осколком, который содрал с нее краску, в другую тоже было отмечено попадание, в результате которого она получила небольшую вмятину. Третье попадание в районе основания башни выбило из нее фрагмент размером с ладонь. Но ни одно орудие не получило ни малейших повреждений. Восемь человек было убито, в их числе лейтенант Гассан, и около сорока получили ранения. Такова была степень ущерба.

– Дарданеллы спасла оптическая иллюзия, – сказал один из немцев.

Мы снова сели в автомобиль и поехали вдоль берега. Мое внимание было привлечено к минным полям, протянувшимся от Чанака к югу примерно на одиннадцать километров. В этом районе немцы и турки установили около 400 мин. Они с немалым удовольствием рассказали, что большинство этих разрушительных механизмов русские. День за днем русские эсминцы устанавливали мины на входе в Босфор в надежде, что они будут снесены течением и выполнят свою функцию. Каждое утро турецкие и немецкие минные тральщики выходили в море, вылавливали русские мины и устанавливали их в Дарданеллах.

Батарея в Эренкее также подверглась жестокому обстрелу, но почти не пострадала. В отличие от Дарданоса она была расположена с тыльной стороны холма и была скрыта от глаз. Как мне сказали, чтобы укрепить этот участок, туркам пришлось почти полностью демонтировать фортификационные сооружения внутреннего пролива – части водного пространства от Чанака до мыса Нагара. По этой причине этот последний участок Дарданелл был практически не укреплен. Орудия, которые были перемещены для этой цели, оказались устаревшими моделями Круппа образца 1885 года.

К югу от Эренкея, на холмах, граничащих с дорогой, немцы ввели новшество. Они нашли несколько гаубиц Круппа, оставшихся после болгарской войны, и установили их на бетонный фундамент. Каждая батарея имела четыре или пять таких огневых точек, а приблизившись, я заметил несколько прочных фундаментов, на которых не было орудий. Еще больше меня заинтриговало увиденное мной стадо буйволов – я насчитал шестнадцать животных, занятых в операции перетаскивания гаубицы с места на место. Это, судя по всему, было частью плана по организации обороны. Как только падающие снаряды показывали, что корабли союзников начинают пристреливаться, гаубицу с помощью буйволов перетаскивали на другое бетонное основание.

– У нас есть в запасе кое-что и получше этого, – сказал один из офицеров.

Он позвал сержанта и рассказал о его задумке. Этот солдат был «хозяином» некоего хитроумного приспособления, которое издалека выглядело как настоящее орудие, но, когда я осмотрел его вблизи, оказалось частью трубы канализационного коллектора. С тыльной стороны холма, в месте, не видном с кораблей, было установлено орудие, с которым сержант «сотрудничал». Между ними была протянута телефонная линия. Когда поступала команда открыть огонь, артиллерист, ответственный за гаубицу, выпускал снаряд, а сержант, отвечавший за канализационную трубу, сжигал несколько километров черного пороха, обеспечивая появление заметного облака темного дыма. Понятно, что англичане и французы на кораблях предполагали, что летящие в них снаряды и облако дыма имеют общий источник, и концентрировали на нем огонь. Пространство вокруг фальшивого орудия было все изрыто воронками от снарядов. Сержант, ответственный за трубу, вызвал на себя более 500 снарядов, а настоящая пушка осталась невредимой.