– Держись, а то упадешь!

Умный, тонко чувствующий, очень красивый мальчик – Марина действительно его любила и даже подумывала, что бы такое предпринять и узаконить свое нечаянное опекунство. К тому же оказалось, что у Степика абсолютный слух и он легко подбирает любые мелодии на пианино, купленном для Муси, – ее следующее увлечение после скрипки. С Лёшкой у него были сложные отношения – Степик как-то старался не приближаться к нему без необходимости, хотя Леший внешне вроде бы не делал никакого различия между ним и остальными детьми. Марина даже спросила:

– Лёш, а ты что, Степика не очень любишь? Он тебя раздражает? Ты же был не против?

– Да нет, я нормально к нему отношусь, жалею. Но мне с ним, знаешь, как-то… неловко, что ли.

– Потому что он не твой? Или потому, что он черный?

– Марин, ну ты что в самом-то деле? Я кто, по-твоему, расист? Наоборот, он мне нравится, я даже написать хотел – он живописный, яркий! А что не мой… Не знаю. Может быть. Мне кажется, это все-таки от него идет. Он так смотрит иной раз – прямо Валерию вспоминаю, ей-богу! Кажется – насквозь видит. И не одобряет.

Марина связалась с юристом Анатолия и выяснила, что Степик – только под опекой, поэтому вполне можно оформить усыновление. Она боялась, что Лёшка будет против, но тот обрадовался:

– Это ты хорошо придумала. Тогда он совсем нашим будет. Эти-то против не будут?

– «Эти»… Где они? И надо еще самого Степика спросить, захочет ли он…

Степику было уже четырнадцать, и Марина задумалась: наверное, надо как-то поговорить о том, что с ним происходит? Самый критический возраст! Но как поговорить? Она сама была воспитана пуритански и все тяготы взросления переживала самостоятельно, черпая информацию из книжек и от подруг – говорить с мамой на такие темы было невозможно. Только общаясь с Лешим, она раскрепостилась и могла свободно обсуждать все на свете. Но это – с Лёшкой! А как говорить с взрослеющим мальчиком? Марина не слишком хорошо представляла, что там происходит с мальчиками – Ванька был еще маленький, она думала, что успеет подготовиться. И вот вам! Для начала она все-таки пристала к Лёшке, но он так напугался, что Марина поняла – безнадежно:

– Ты что, с ума сошла? Как я буду с ребенком о сексе говорить, ты что?

– Да не о сексе! Он же взрослеет, у него наверняка какие-то вопросы есть.

– Ой, слушай, мы же как-то выросли. Никто с нами не говорил на такие темы!

– И что хорошего? Я вон – дикая была, как не знаю кто.

– Марин, ну как я с ним стану разговаривать? Да я бы со стыда сгорел, если б отец…

– Отец! А мать? Это что, мне с ним говорить, да? А я даже не мать.

– Пусть кто-нибудь другой.

– Кто? Вот ты скажи мне – кто? Бабушка? Ксения?

– Ну, у него же есть…

– Кто у него есть? У него, кроме нас с тобой, никого нет. Что, Анатолию он нужен? Девчонкам? Аркаше с Юлечкой?

– Марин, ну прости ты меня. Я не смогу, ей-богу.

– Со мной ты можешь всякую похабень обсуждать.

– Какую еще похабень, что ты выдумываешь? И потом – ты взрослая.

– Никакого от тебя толку. Ладно, тогда ты мне, что ли, расскажи…

– Что рассказать?

– Как это там у вас происходит, взросление всякое…

– Слушай, – взмолился Леший, – но сейчас же книжек всяких полно, Интернет, что ты ко мне-то пристала!

– А что такое? Ты же любишь всякие разборы полетов? Или ты что – смущаешься? Ой-ой, он смутился, смотрите.

– Маринка, отстань! Побью сейчас!

– Прям я тебя забоялась. Что ж мне делать-то с вами…

В один из дождливых апрельских дней Марина никак не могла дождаться Лешего – он, как нарочно, застрял в пробке, приехал злой и голодный да еще ударил машину, паркуясь.

– Да, сегодня не твой день. Что ты хочешь: сразу есть или в душ пойдешь?

– Пожалуй, в душ.

– Ты что будешь?

– Я буду все. Что там?

– Борщ…

– Во! Борщ хочу! И сметаны побольше!

– Ты не обедал, что ли?

– Какой – обедал! – завопил Лёшка. – Одним кофе поили! Ведро этого кофе выпил.

– Вот ты себе давление и нагнал! Иди, я пока разогрею.

Пришел он на кухню разморенный, в «барском» халате – бархатном, со шнурами, подаренном Мариной на Новый год. Сел, вытянув ноги, – вот оно, счастье!

– Нет, ты знаешь, скоро по Москве вообще невозможно будет ездить. Кошмар какой-то… Господи, чего они так орут-то?

Из детской донесся взрыв детских голосов.

– Да у них там звездные войны какие-то. Аркаша мальчишкам светящиеся мечи купил – ну и все.

– Разогнать, что ли? Времени-то сколько. Бабушке отдохнуть не дают и самим спать пора.

– Да сейчас Юлечка придет, заберет Митю, они успокоятся…

Марина поставила перед ним глубокую тарелку.

– О, борщик!

«Борщик» он смолотил в две секунды и опомнился только, доедая мясной рулет:

– Что это я ем, такое вкусное?

– Это такой рулет.

Марина, подперев голову руками, сидела напротив и смотрела, как Лёшка работает ложкой – вилку он отложил: не ухватисто!

– Добавки дать?

– Добавки… А сладкого ничего нет? И я бы чаю выпил.

– Хочешь сырников?

– Вот, самое оно!

– Коньячку тебе в чай налить?

– Обязательно…

Наконец он наелся и растянулся на кухонном диванчике.

– Марин, да брось ты все это! Иди ко мне, я соскучился! Дай хоть потискаю немножко.

– Потискаю. Меня нельзя тискать, мной можно только любоваться.

Марина села на диванчик, потом прилегла к нему на грудь, и Леший тут же запустил руку в вырез ее домашнего платья.

– Какая ты… сдобная! Ты так всегда хорошеешь, когда беременная.

– Кстати, о птичках! У меня для вас новость, папочка!

– Хорошая?

– Очень! Я сегодня была у врача, мне делали УЗИ…

– Ну? Девочка?

– Не-а.

– Мальчик!

– Не-а.

– Господи, а кто?

– Неведома зверушка.

– Марин, ты меня с ума сведешь, ей-богу!

– Лешечка, у нас будет двойня!

– Двойня! Вот это да! Близняшки! Они будут совсем одинаковые, как Валерины девчонки, да?

– Не знаю, но мне почему-то кажется, что не совсем. Мне почему-то кажется, что это будут мальчик и девочка. Я все не понимала, почему никак не вижу, кто там! Раньше-то я с самого начала знала. Теперь понятно.