или были взяты варварами приступом. Три тысячи славян, имевших смелость разделиться на два отряда, обнаружили слабость и бедственное положение империи в это богатое триумфами царствование. Они перешли через Дунай и через Гебр[632], разбили римских полководцев, осмелившихся воспротивиться их наступлению, и безнаказанно ограбили города Иллирии и Фракии, из которых каждый имел достаточно оружия и жителей, чтобы раздавить эту ничтожную кучку неприятелей. Как бы ни казалась достохвальной такая отвага славян, она была запятнана крайней и предумышленной жестокостью, с которой они обходились со своими пленниками. Они, как рассказывают, сажали этих пленников на кол, или сдирали с них кожу без различия званий, возраста и пола, или били их дубинами до тех пор, пока они не умирали, или запирали их в какое-нибудь просторное здание и там сжигали их вместе с той добычей и тем рогатым скотом, которые могли бы затруднить передвижения этих варварских победителей. Более беспристрастные рассказы, быть может, уменьшили бы число этих ужасных деяний и смягчили бы то, что в них было самого отвратительного; а в иных случаях для них, может быть, могли бы служить оправданием безжалостные законы возмездия.

При осаде Топира[633], который довел славян до исступления своим упорным сопротивлением, они умертвили пятнадцать тысяч жителей мужского пола, но пощадили женщин и детей; самых ценных пленников они обыкновенно берегли, для того чтобы употреблять их на работы или требовать за них выкупа; эта рабская зависимость была не особенно обременительна, и пленников скоро выпускали на свободу за умеренную плату. Но Прокопий, в качестве Юстинианова подданного или историка выражавший свое справедливое негодование в форме жалоб и упреков, положительно утверждал, что в течение тридцатидвухлетнего царствования каждое ежегодное нашествие варваров уничтожало двести тысяч жителей Римской империи. Все население европейской Турции, почти в точности соответствующей объему Юстиниановых провинций, едва ли составляет те шесть миллионов людей, которые оказываются в итоге этого неправдоподобного вычисления.

Происхождение турок и основанная ими в Азии монархия. 545 год. Среди этих покрытых мраком общественных бедствий Европа почувствовала сотрясение от переворота, который впервые познакомил ее с именем турок и с существованием турецкой нации. Тот, кто положил основание могуществу этого воинственного народа, был, подобно Ромулу, вскормлен волчицей и благодаря ей оставил после себя многочисленное потомство, а изображение этого животного на турецких знаменах сохраняло воспоминание или, вернее, давало понятие о басне, которая была выдумана без всякого предварительного уговора и латинскими пастухами, и скифскими. Хребет гор, находящийся на одинаковом расстоянии в две тысячи миль от морей Каспийского, Ледовитого, Китайского и Бенгальского, составляет центр Азии и едва ли не самую высокую ее возвышенность, а на языках различных народов он носит названия Имауса, Кафа, Алтая, Золотых гор и Земного пояса. Склоны гор были богаты минералами, а турки, составлявшие самый презренный разряд рабов великого хана жоужаней, ковали там железо для военных потребностей. Но их рабство могло продолжаться только до тех пор, пока не появился между ними отважный и красноречивый вождь, убедивший своих соотечественников, что то же самое оружие, которое они ковали для своих повелителей, могло сделаться в их собственных руках орудием свободы и победы. Тогда они вышли из своих гор, за добрый совет наградили своего вождя скипетром, а ежегодная церемония, заключавшаяся в том, что монарх и дворяне поочередно ударяли кузнечным молотом по раскаленному куску железа, напоминала следующим поколениям о низкой профессии и об основательной гордости их предков. Их первый вождь, по имени Бертезена, выказал их храбрость и свою собственную в успешной борьбе с соседними племенами; но когда он осмелился просить у великого хана руки его дочери, это дерзкое предложение раба и ремесленника было отвергнуто с презрением. Эту обиду загладил более блестящий брачный союз с одной китайской принцессой, а решительная битва, окончившаяся почти совершенным истреблением жоужаней, утвердила в Татарии более грозное владычество турок. Они владычествовали над Севером, но их неизменная привязанность к тем горам, среди которых жили их предки, была с их стороны сознанием того, что их завоевания были бесплодны. Царский лагерь редко раскидывался так далеко, что терялись из виду Алтайские горы, из которых вытекает река Иртыш, для того чтобы орошать богатые пастбища, на которых калмыки разводят самых крупных во всем мире овец и быков. Почва там плодородна, а климат мягок и умерен; эта благодатная страна не знала ни землетрясений, ни моровой язвы; трон императора был обращен к Востоку, а золотой волк, сидевший на верхушке копья, по-видимому, охранял вход в палатку. Один из преемников Бертезены соблазнился роскошью и суевериями китайцев, но простой здравый смысл одного из его варварских советников отклонил его от намерения строить города и храмы. «Турки, — сказал он, — не равняются своим числом и десятой части жителей Китая. Если мы в состоянии не поддаваться им и избегать встречи с их армиями, это благодаря тому, что мы не имеем постоянных жилищ и бродим с места на место, занимаясь войной и охотой. Если мы сильны, мы подвигаемся вперед и завоевываем; если мы слабы, мы отступаем и скрываемся. Если же турки запрутся внутри городских стен, потеря одного сражения уничтожит их могущество. Бонзы поучают только терпению, смирению и отречению от мира. Но это не религия героев». Они охотнее усваивали учение Зороастра; но бóльшая часть племени придерживалась, без всякой критической проверки, тех мнений или, вернее, тех обрядов, которые были ей завещаны предками. Почести жертвоприношений оказывались лишь верховному Божеству; поклонение воздуху, огню, воде и земле выражалось пением грубых гимнов, а их духовенство извлекало некоторые денежные выгоды из умения ворожить. Их неписаные законы были строги и беспристрастны: воровство наказывалось взысканием вдесятеро; прелюбодеяние, измена и убийство наказывались смертью; но никакое наказание не считалось достаточно строгим за редкую и неизгладимую виновность в трусости. Так как покоренные турками народы шли вместе с ними на войну, то они с высокомерием считали миллионами людей и лошадей, составлявших их кавалерию; действительно, в одной из их армий было налицо четыреста тысяч воинов, и менее чем через пятьдесят лет они стали то мириться, то воевать и с римлянами, и с персами, и с китайцами. То, что говорится о форме и положении соприкасавшейся с их северными границами страны, которая была населена охотниками и рыболовами, ездившими в санях на собаках и строившими свои жилища почти под землей, могло бы заставить думать, что эта страна была Камчатка. Между победами, которые были одержаны ими на юге, самой блестящей была победа над нефталитами, или белыми гуннами, — образованным и воинственным народом, который