императрицы Феодоры, то ее соперницей, то прислужницей, то любимицей, сообразно с теми переменами, которые происходили в судьбе их обеих; этих распутных и честолюбивых женщин сблизили однородные удовольствия; их поссорила зависть, внушенная их пороками, и в конце концов их помирило участие в одних и тех же преступлениях. До своего вступления в брак с Велисарием Антонина уже имела одного мужа и множество любовников; сын от ее первого брака по имени Фотий уже был в таких летах, что мог отличиться при осаде Неаполя. Лишь на закате своих лет и своей красоты Антонина отдалась позорной привязанности к одному молодому фракийцу.

Ее любовник Феодосий. Феодосий был воспитан в еретических верованиях Евномия; он был первый солдат, вступивший на корабль перед отплытием в Африку; его крещение и его счастливое имя были приняты за предзнаменование благополучного плавания, и духовные родители новообращенного Велисарий и Антонина приняли его путем усыновления в свою семью. Прежде чем флот достиг берегов Африки, это священное родство превратилось в чувственную любовь, и так как Антонина скоро вышла из всяких границ в своей нескромности и несдержанности, то римский главнокомандующий был единственный человек, ничего не знавший о своем позоре. Во время своего пребывания в Карфагене, он нечаянно застал двух любовников в подземной комнате вдвоем, очень оживленными и почти совершенно раздетыми. Его глаза запылали гневом. «С помощью этого молодого человека, — сказала бесстыдная Антонина, — я прятала наши самые ценные вещи, для того чтобы о них не узнал Юстиниан». Молодой человек снова оделся, а снисходительный супруг согласился не верить свидетельству своих собственных глаз. Служанка Антонины Македония вывела Велисария из его приятного и, быть может, добровольного заблуждения, в то время как он находился в Сиракузах: взяв с него клятву, что он ручается за ее безопасность, она привела двух служанок, которые, точно так же как и она сама, часто бывали свидетельницами прелюбодеяний Антонины. Поспешное бегство в Азию спасло Феодосия от расправы оскорбленного мужа, который уже дал одному из своих телохранителей приказание умертвить его; но слезы Антонины и ее притворные ласки убедили легковерного героя в ее невинности, и он унизился до того, что, не внимая ни требованиям чести, ни голосу собственного рассудка, отвернулся от неосторожных друзей, которые осмелились усомниться в целомудрии его супруги или доносить на нее. Мстительность преступной жены была непримирима и кровожадна: исполнитель ее безжалостных приказаний втайне арестовал несчастную Македонию и других двух свидетельниц; у них вырезали языки, их обнаженные тела изрубили в мелкие куски и бросили эти бренные останки в море подле Сиракуз. Опрометчивое, хотя и основательное, замечание Константина, что «следовало бы наказать скорее уличенную в прелюбодеянии женщину, чем молодого человека», глубоко запало в душу Антонины, и через два года после того, когда отчаяние побудило этого офицера восстать против своего начальника, ее кровожадные настояния решили и ускорили его смертную казнь. Даже своему сыну Фотию она не простила выраженного им негодования; его ссылка подготовила возвращение ее любовника, и Феодосий соблаговолил принять настоятельное и почтительное приглашение завоевателя Италии. Управляя с неограниченной властью домом Велисария и исполняя важные — как мирные, так и военные — поручения, юный фаворит очень скоро нажил состояние в четыреста тысяч фунтов стерлингов. По возвращении в Константинополь страсть Антонины была по меньшей мере такая же пылкая и несдержанная, как и прежде. Но страх, благочестие и, быть может, пресыщение внушили Феодосию более серьезное намерение. Опасаясь столичных пересудов и нескромной нежности Велисариевой жены, он вырвался из ее объятий и, удалившись в Эфес, обрил свою голову и укрылся в святилище монашеской жизни. Отчаяние новой Ариадны было так сильно, что едва ли могло бы быть оправдано даже смертью ее супруга. Она плакала, рвала на себе волосы и оглашала дворец своими воплями, что «она лишилась самого дорогого из друзей, самого нежного, самого преданного и самого трудолюбивого друга». Но ее горячие настояния, подкрепленные просьбами самого Велисария, не могли вызвать святого монаха из его Эфесского убежища. Не прежде как по выступлении главнокомандующего в поход против персов Феодосий склонился на убеждения возвратиться в Константинополь, и короткий промежуток времени между отъездом Велисария и отъездом самой Антонины был без всяких стеснений посвящен любви и удовольствиям.

Гнев Велисария и его сына Фотия. Антонина преследовала своего сына с непримиримой ненавистью, и даже в лагере по ту сторону Тигра храбрый Фотий не мог избавиться от ее тайных преследований. Выведенный из терпения и нанесенными ему обидами, и бесчестьем, которое падало на все семейство, он, в свою очередь, заглушил в себе внушаемые самой природой чувства привязанности и раскрыл перед Велисарием гнусность женщины, нарушавшей все обязанности матери и супруги. Судя по удивлению и негодованию римского главнокомандующего можно полагать, что его прежняя легковерность была искренна: он упал к ногам сына Антонины, умоляя его поступать не так, как требует его происхождение, а как требует долг, и оба они поклялись перед алтарем отомстить за себя и взаимно друг друга поддерживать. Владычество Антонины над умом Велисария ослабело вследствие ее отсутствия, а когда она явилась к нему после его возвращения с персидской границы, то он в первом порыве скоропреходящего гнева приказал арестовать ее и угрожал ее жизни. Фотий был более стоек в своей решимости мстить и менее склонен к примирению: он бежал в Эфес, вынудил от пользовавшегося доверием его матери евнуха полное признание ее виновности, задержал Феодосия и его сокровища в церкви Святого Апостола Иоанна и заключил своего пленника в одну из уединенных крепостей Киликии, отложив на время его смертную казнь. Такое дерзкое нарушение общественной справедливости не могло остаться безнаказанным, и Антонина нашла заступницу в императрице, милостивое расположение которой снискала незадолго перед тем, помогая ей подвергнуть опале одного префекта и отправить в ссылку, а затем и лишить жизни папу. По окончании кампании Велисарий был отозван; он, по своему обыкновению, беспрекословно подчинился императорскому приказанию. Он не чувствовал расположения к восстанию; его повиновение хотя и не было согласно с требованиями чести, но соответствовало желаниям его сердца, а когда этот нежный супруг обнял свою жену по приказанию императрицы и, быть может, в ее присутствии, он был готов простить или просить прощения. Доброта Феодоры приготовила для его подруги еще более ценный подарок. «Дорогая моя патрицианка, — сказала она, — я нашла жемчужину, которой нет цены; такой до сих пор еще не видел ни один смертный; я хочу, чтобы этой драгоценностью любовалась и владела моя подруга». Лишь только в Антонине разгорелось любопытство и нетерпение, двери спальни растворились,