– Он сказал, что-то случилось с Ильей, – пролепетала девушка.

Бобби внимательно взглянул на нее:

– Он не сказал что?

– Нет, – всхлипнула Юля. – Сказал, что мне лучше приехать. Как ты думаешь он это специально? Или с моим сыном беда?

– Юля, собирайся. Мы едем. Если он манипулирует тобой, то я ему все доходчиво объясню.

– А если?.. – Юля не смогла договорить.

– Именно поэтому нам лучше ехать, – твердо, но спокойно произнес Бобби.

Дорога до Сиднея казалось вечностью. Еще вчера захватывающий дух пейзаж теперь раздражал, казался монотонным, однообразным и нескончаемым. Редкие светофоры выводили из себя. Хотелось выскочить из машины и преодолеть расстояние до бывшего дома бегом.

Юля закрывала глаза и пыталась медитировать. Она не хотела паниковать до того, как поймет, что именно случилось. Она хотела быть спокойной, когда встретится с бывшим мужем. Однако, получалось с трудом. Ладони вспотели, в висках безжалостно стучало, а на глаза то и дело набегали слезы.

В конце улицы показалось до боли знакомое здание. Несмотря на то, что Юля туда очень спешила, эти последние минуты ей хотелось затормозить. Оттянуть встречу с неизбежным.

Как в замедленной съемке машина подъехала к дому. Юля на ватных ногах вышла из нее. Захлопнула дверь, и в тишине этот хлопок прозвучал словно выстрел. Юля вздрогнула. Вокруг вновь все смолкло. В ушах звенело от воцарившейся зловещей тишины.

Бобби подошел к Юле и взял ее за руку. В этот момент открылась входная дверь. На пороге стоял Алексей. Нет, в этот раз он не был пьян. Но его бледное, отрешенное лицо было во много раз страшнее того, что Юля не раз видела во время белой горячки.

Они с Бобби замерли в ожидании. Однако Алексей словно превратился в статую. Он невидящим взглядом смотрел сквозь них и не спешил начать разговор.

– Алекс, – Бобби взял на себя инициативу, – ты звонил Юле и сказал, что с вашим сыном что-то случилось. Это правда?

Юля от напряжения впилась в руку Бобби.

Алексей мотнул головой и вроде бы как сосредоточил свой взгляд на стоящей перед ним паре.

– Да, я звонил.

Мужчина снова замолчал. Было видно, что слова даются ему с трудом.

– Ну говори же! – не выдержав, прокричала Юля и интуитивно сделала шаг в его сторону.

– Ильи больше нет…

Эти страшные необратимые слова повисли в воздухе. Они словно щупальцы огромного осьминога неторопливо и плавно, но в тоже время неотвратимо заполняли свободное пространство вокруг себя, постепенно проникая в глубь сознания, которое отталкивало их и отказывалось принимать.

Юля села на скамейку и прижалась спиной к белой холодной стене городской больницы. Мимо нее быстрым шагом проходили врачи и медсестры, не спеша передвигались пациенты, иногда вдруг проезжала каталка, на которой везли в операционную, почти каждую минуту включалась громкая связь и администратор вызывал дежурных врачей в приемную.

Это была какая-то другая реальная жизнь, в которой ей больше не было места. Пять минут назад все изменилось. Пять минут назад Юля опознала собственного сына. Она не отказывалась делать этого, не истерила, даже не плакала. Словно случайный наблюдатель, она послушно делала все, что ей говорили окружающие.

Когда патологоанатом приоткрыл простыню, и она увидела иссиня-белое лицо сына, то ни один мускул не дрогнул на ее лице. Юля лишь протянула руку и нежно провела ладонью по уже холодной щеке. Она стояла и не сводила глаз с сына почти час. И никто не посмел перечить ей. Это было Юлино время. Оно было ей нужно, чтобы вновь и вновь обращаться к прошлому, чтобы найти в нем утешение. Ведь будущего у нее и у ее сына больше не было.

Юля оказалась в болезненном вакууме. Ничто ее не трогало, никто не мог достучаться до нее. Она закрылась в своем собственном мире, где маленький Илья продолжал играть с ней в прятки и весело хохотал, когда она находила его и начинала обнимать и щекотать. Они вместе за руку гуляли по парку и ели мороженое, а потом катались на какой-то детской карусели. Она нежно гладила его по горячей голове, когда он впервые заболел гриппом, а затем с ложки поила черным чаем с малиновым вареньем. Было много всего, что надо было вспомнить.

В этот самый миг Юля инстинктивно цеплялась за прошлое и отодвигала от себя, как можно дальше, неизбежную трагическую действительность. Это время ей было нужно, чтобы принять случившееся.

– Передозировка, – услышала она от врача, когда приехала в больницу. – Ваш сын был наркоманом с большим стажем. Думаю, вы об этом не могли не догадываться.

– Наркоман? Передозировка? – недоверчиво переспросила Юля.

– Неужели Вы этого не замечали? – искренне удивился врач и с осуждением посмотрел на Юлю.

Видимо, он подумал, что она была плохая мать, раз даже не замечала ничего странного в поведении сына.

А может, она и была плохой матерью. Кто знает? Ведь ее память избирательно выдавала куски из далекого прошлого, но категорически отказывалась транслировать недавнее прошлое, где Илья уже взрослый мужчина.

Амнезия оказалась очень коварна. Она полностью стерла из головы почти десяток лет. Поэтому у Юли не было никаких доказательств того, что она могла быть доброй, внимательной, заботливой матерью. В конце концов, если бы она была таковой, то не допустила бы того, что сегодня случилось.

Юля прокручивала в голове последние события и пыталась вспомнить где и когда она упустила сына. Внезапно перед глазами возник шприц, лежащий посреди стола в гостиной.

«Илья, что это»? – спросила она его тогда.

«Мама, ты потеряла сознание. Приезжал врач и сделал тебе укол», – как ни в чем не бывало ответил молодой человек, схватил шприц и вышел из комнаты.

Юля не засомневалась в правдивости его слов ни на секунду. Ее даже не смутили стеклянный отрешенный взгляд сына. В тот день звоночек прозвенел, но она его не услышала. Юля была шокирована своим состоянием и не замечала ничего вокруг.

Прошло время, но Юля продолжала лишь жалеть себя и думать о себе. Она не могла предположить, что у сына могут быть какие-то проблемы. Ее собственное мироощущение настолько сильно поглотило ее, что она даже не вспоминала об Илье. Он казался ей каким-то чужим, далеким. Словно он и не был ее ребенком. Эгоизм поборол материнскую любовь.

К опустошенности и дикой боли добавилось чувство вины. Эти чувства настолько сильно врезались в ее сознание, что не было сил ни плакать, ни жаловаться, ни искать сочувствия. Юлю словно приковали к земле.

Два дня до назначенных похорон тянулись страшно медленно. Каждая минута приносила невыносимые страдания. И в то же время сама мысль о том, что совсем скоро ее лишат даже тела ребенка, ужасала Юлю. Поэтому она со смирением и покорностью принимала эти последние мученические часы.