– Приехали! Парадный здесь. Не забудьте оформить.

Интерьер детского дома разительно отличался от тех, что он привык посещать по работе. В первое же мгновение в нос ударил запах: аромат кухни, где всегда готовили много. Вперемежку с запахом чистого белья. И каких-то лекарств. Этот запах странным образом его тут же будто окутал и вызвал в памяти такой же примерно маленький коридорчик, лестницу с низкими перилами и маму, которая уговаривала: «Витя, ты уже взрослый и понимаешь, что, когда дети болеют, их оставляют в изоляторе. Я после работы обязательно тебя заберу!» И он – совершенно не желающий ничего понимать, совершенно не желающий никаких изоляторов и никаких болезней, – он просто хочет быть с мамой, дома. И поэтому гундосит сквозь сопли и слезы: «Мамочка, не уходи, ну пожалуйста, мамочка моя..!»

– Виктор, чего встал? – вдруг вывел его из оцепенения голос позади.

– А? Да, да, иду…

И здесь, в этом кирпичном теплом здании брежневских времен, было на удивление тихо: никто не бежал их встречать, никто не свешивался с перил крохотных межэтажных площадок, никто не спрашивал про подарки. На стенах висели детские рисунки – где-то яркие и красочные, а где-то хмурые и очень-очень-о-своем. Стены выкрашены в светло-голубой цвет, как и в его детстве.

Но их ждали! Он это чувствовал всеми фибрами своей одинокой артистичной натуры.

Надежда, по традиции, начинала первой. Здесь, в детдоме, они должны были отработать по несколько сокращенной, «бюджетной», на их профессиональном сленге, программе, поэтому Виктор просто постоял несколько минут в ожидании своего выхода за дверью, облокотившись на чисто выкрашенную стену, с трепетом вдыхая давно забытый запах советских яслей. А когда настал его черед явиться этой самой требовательной в мире публике, то был встречен удивительной внутренней теплотой, царившей по ту сторону двери.

В просторном и по-праздничному прибранном зале стояла невысокая, но со вкусом наряженная елочка: без излишеств, с минимумом необходимой мишуры, переливающаяся веселыми огоньками. Дети сидели на стульчиках и в креслах вдоль двух разрисованных снежинками стен и дружно захлопали при его появлении. Вначале он никак не мог сообразить, что же выбивалось из общего привычного фона, и с воодушевлением наслаждался ролью доброго и заботливого Деда Мороза. Детские глаза, как обычно, были полны простодушного восторга. Ребята дружно водили хоровод, прыгали, смеялись, как и все дети из самых обычных детских групп, лишь возраст не был у всех одинаковый, но и это в их специфичной среде дед-морозов считалось нормальным, при нынешнем обилии-то частных садиков «урезанных» форматов.

Только к концу представления его осенило – резко, неожиданно, он даже запнулся на какой-то фразе, но при профессиональной поддержке Снегурочки это вышло не то чтобы незаметно, а вполне в тему и очень забавно.

В этом зале не было искренне улыбающихся, слегка озабоченных успехом каждого из маленьких участников, лиц. Тех самых лиц, помимо детишек, которые обычно присутствовали на всех новогодних, да и прочих, представлениях.

Дед Мороз готов был вскричать размеренным речитативом: «А-где-же-ва-ши-ро-ди-те-ли?! Ну-ка-да-вай-те-ка-мы-их…»

Но вовремя осекся и выкрутился, заменив фразу какой-то…

… ничего не значащей…

… в этой…

… игровой ситуации…

… репликой.

Позже, сидя в детской раздевалке на низкой скамеечке и переводя дух, посреди деревянных, покрытых светлым лаком кабинок, он заново прокрутил в памяти этот эпизод, и последовавший восхищенный взгляд Нади, который, казалось, говорил: «Браво, маэстро! Браво, ты гений! Выкрутился!»

Выкрутился.

Ребят после представления увлекли в столовую, Снегурочка пошла оформлять акты в директорский кабинет, а он, движимый непонятной и жгучей до слез ностальгией, заскочил в эту пропитанную детскими надеждами комнатушку и сидел, рассматривая сиротливо выставленные для чьего-то обозрения поделки: пластилиновую лепку, комбинированные натюрморты, вклейки, раскраски. Кто их тут оценивал, гладил преувеличенно-восхищенными взглядами, хвалил?..

Неожиданно в одной из кабинок что-то зашуршало, и дверца медленно приотворилась. Сквозь образовавшуюся щель Виктор различил маленький нос и блестящий глаз, пытливо уставившийся на него.

Борода, парик и шапка Деда Мороза лежали рядом на низенькой скамеечке, посох с мешком еще раньше унес в машину Виталий. Глаз словно в одно мгновение воспринял, оценил и передал по назначению всю эту информацию, потому что тут же последовал результат анализа, в качестве констатации:

– А я же знал, что ты не Дед Мороз.

Виктор понял, что самое глупое, что он мог сейчас сделать, так это нахлобучить назад реквизит и прикинуться, что так и было задумано. Поэтому он просто почесал вспотевшие под париком свои настоящие и только начавшие седеть на висках волосы и ответил:

– А на кого я тогда похож?

Дверца медленно отворилась, из кабинки появился мальчик – маленький. Судя по правильной речи из щелочки, Виктор почему-то ожидал увидеть кого-нибудь повзрослее. Или, по крайней мере, повыше ростом. А мальчик будто бы и ненамного был крупнее домашней Нечисти Виктора, которая, как и все черепахи, казалось, постоянно занимала все свободное пространство в квартире.

– Ты похож на моего… папу, – сказал черепашонок, неподвижно стоя в трех шагах от несостоявшегося на сей раз Деда Мороза.

Виктор замер.

Он был похож на папу.

Но у этого мальчугана ведь и папы-то никогда…

Мужчина, не мигая, глядел малышу в глаза и будто погружался в пучину невысказанных пожеланий, неподаренных трансформеров и вечного ожидания, такого знакомого и беспощадного. Уже ставшего давно привычным. Как прозрачный кружочек на входной двери его квартиры.

Он был похож на папу этого мальчугана.

Вдруг малыш засуетился: он подскочил на лавочку, достал с крышки одной из кабинок пластилиновое чудовище и затараторил:

– Ты знаешь, это трицератопс, они обитали в мезозое, я его недавно только слепил – представляешь, у них по три рога на морде были, и костяной воротник из шеи торчал! А вся морда – ну, лицо, значит, по-ихнему, – сплошной панцирь, как непробиваемая стальная маска. А еще они воевали с тираннозаврами – это были са-мы-е-пре-са-мы-е в мире хищные динозавры! А трицератопсы питались только травой и листьями с кустарников – ну, откуда у них взяться мускулам-то? Но все равно они стойко переносили наскоки хищников и оборонялись, как могли, а часто даже побеждали…

Ребенок говорил и говорил, словно опасаясь, что его остановят, и это разрушит возникшую на мгновение простодушную детскую иллюзию. Виктор видел, что на самом деле малышу, наверно, некому было поведать удивительную историю о динозаврах – все уже слышали ее сотни раз. И еще ему, наверно, хотелось передать, что этот запах, переполнивший Деда Мороза давно забытыми ощущениями и переживаниями, в реальности совсем не настоящий, не домашний, а казенный, пропитанный тоской и повторяющийся изо дня в день…