Я притормаживаю на красный свет и бросаю взгляд на Санни. Брызги краски падают, как мерцающие созвездия, на гладкую коричневую кожу. Ее волосы заплетены в неряшливую косу, спускающуюся по спине, и пряди обрамляют высокие скулы и проницательные карие глаза.

Ребятам не о чем беспокоиться. Пока я добиваюсь своего, они будут гораздо чаще видеться с Санни.

— В следующий раз приноси UNO, — говорит Бейли. — Я хочу, чтобы ты научила нас, как играешь ты и твоя семья.

Санни хихикает, и у меня внутри все переворачивается.

О боже, у меня все плохо.

Начинают трубить клаксоны, и Санни резко поворачивает голову ко мне. Улыбка, которая была на ее лице, превращается в сияние, способное растопить гранит.

— Эй, — она тычет пальцем в сторону дороги, — зеленый свет.

Черт. Я бы действительно хотел, чтобы это было так. Если бы ехала женщина с такими указателями, как стоп-сигнал, я бы знал, должен ли я ехать прямо вперед, притормозить или резко остановиться.

Вычеркни это.

Я не хочу, чтобы "женщины" подавали такие сигналы.

Мне просто нужен способ читать Санни.

Потому что эта женщина чертовски сбивает меня с толку.

Прошлой ночью, когда она целовала мои грудные мышцы и умоляла меня раздеться, это был огромный мигающий зеленый огонек. При солнечном свете она вся такая сварливая, хмурится и произносит резкие слова. Чего ты хочешь от меня, женщина?

— Алло? Даррел? — Она машет рукой передо мной.

Я слишком долго на нее пялился. Быстро отреагировав, я нажимаю на газ, и машина рвется вперед, заставляя Майкла и Бейли взвизгнуть. Санни катится вперед и почти врезается в приборную панель.

— Извини. — Я управляю машиной и смотрю на нее. Ее волосы закрывают лицо, и она тяжело дышит. Быстро моргая, я бормочу: — Ты в порядке?

— Ты сделал это нарочно, — обвиняет она.

Я прочищаю горло и смотрю прямо перед собой.

— Ты заболел или что? — Санни хлопает меня рукой по лбу.

Я борюсь с желанием положить свою руку поверх ее. Боже, она горячая на ощупь. Я не знаю, или это в ней от Карибского моря или от пикантности ее личности.

— Я в порядке. — Я ворчу. Затем отталкиваю ее руку. Неважно, хмурая Санни или улыбчивая Санни. Я не могу сосредоточиться, когда она прикасается ко мне, и достаточно сложно не отвлекаться, когда она на пассажирском сиденье.

— Я спрашивал не потому, что мне было не все равно. Я спрашиваю, потому что ты за рулем.

— Я сказал, что со мной все в порядке.

— Ты ведешь машину не так, как будто у тебя все в порядке.

Я бросаю на нее мрачный взгляд. — Мы можем не ссориться на глазах у детей?

— Мы не ссоримся, — отвечает она в ответ. Затем она смотрит на Майкла и Бейли с улыбкой, которая могла бы сокрушать камни. — Мы не ссоримся, ребята.

— Как скажешь. — Майкл вставляет наушники в уши.

Бейли переводит взгляд с нас на друга, как будто не уверен, должен ли он согласиться с ложью или указать на очевидное.

Я испытываю облегчение, когда притормаживаю машину перед школой для мальчиков. Теперь, когда они уходят, мы с Санни можем побыть наедине, и я могу спросить ее, что, черт возьми, не так.

Я отдаю честь мальчикам. — Хорошего дня, Бейли. Майкл, никаких драк.

— Понял, — ворчит он.

— Пока! — Бейли машет рукой, голубые глаза сверкают за стеклами очков.

— Увидимся позже, ребята! — Санни кричит достаточно громко, чтобы родители, идущие по тротуару, посмотрели в нашу сторону.

Одна из причин, по которой Санни была так популярна в старших классах, заключалась в том, что она не боялась привлекать к себе внимание. Я был полной противоположностью. Я бы предпочел слиться со стенами, чем выделяться. Я все еще больший интроверт, чем она. Это еще одно напоминание о том, насколько мы разные.

Я начинаю отъезжать, когда Санни кричит: — Подожди!

Я жму на газ, мои глаза расширяются.

Санни распахивает дверцу и выскакивает из машины. Пробираясь трусцой сквозь толпу учеников средней школы, она преследует Майкла. Он ушел недалеко, его вялые шаги унесли его всего на пару шагов.

— Майкл! — Бег Санни по тротуару привлекает еще больше глаз. Кажется, она ничего этого не замечает. А если и так, то не похоже, что ее это волнует.

Майкл вытаскивает наушники, его взгляд встречается с ее. Он пару раз моргает, как будто в шоке.

— Твои шнурки. — Санни указывает на свои ботинки. Белые шнурки сиротливо волочатся по земле. Не колеблясь, она опускается на колено и поднимает шнурки.

Рот Майкла округляется. Он стоит, склонив голову к Санни, не сводя с нее глаз. Он не единственный, кто ошеломлен и пялится. Мальчики средней школы сталкиваются друг с другом, наблюдая, как Санни завязывает шнурки на ботинках. Их взгляды следуют за ней, когда она поднимается на ноги и упирает руки в бедра, на ее лице появляется гордая улыбка.

— Вот так. — Она взъерошивает волосы Майкла. — Хорошего дня. — Она машет ему рукой и плавной походкой направляется к машине, слегка покачивая бедрами.

Майкл остается на месте, все еще выглядя потрясенным. Группа мальчишек окружает его, хлопая по спине. Они, вероятно, спрашивают о его отношениях с Санни. Держу пари, его завалят приглашениями посидеть за столом ‘крутых ребят’.

Я когда-то учился в средней школе, и я знаю, что быть замеченным за дружескими отношениями с горячей девушкой — это безумная уличная репутация. Не то чтобы Санни была горячей девчонкой. Она настоящая женщина, но она также не сильно изменилась со времен средней школы. Пламенный взгляд ее темных глаз, стройность ее тела и уверенная манера держаться не имеют возраста.

Майкл проходит мимо толпы и заходит в школу, на ходу вставляя наушники обратно в уши. Надеюсь, ни один из вопросов не доставит ему слишком большого неудобства. Тем более, что еще не установлено, кто для них Санни. Друг? Наперсница? Материнская фигура?

Санни запрыгивает обратно в машину.

— Ты могла бы указать, что у него развязались шнурки, — говорю я, прежде чем обдумаю это.

Ее глаза поворачиваются ко мне и сужаются. — Он бы пожал плечами и продолжил идти.

— А потом?

Кажется, ее обидело, что я не понимаю всей серьезности развязанных шнурков. — И тогда он мог споткнуться о шнурки, грохнуться на землю и сломать нос. И тогда дети называли бы его ‘Майк с кровавым носом’ до конца его жизни. А потом он приходил бы домой в слезах и чувствовал себя полным неудачником, потому что дети жестоки, и я знаю это лучше, чем кто-либо другой.

Она знает это