Засмеялся Ворон, ухватил росомаху за шиворот, вытащил. Росомаха на берегу посидел, шерсть обсушил. И говорит Ворону:

— Какая сестра, братец? У меня и торбасов-то нет, и камлейка драная!

Понял Ворон, что обманули его. А что сделаешь? Ничего не сделаешь…

Разошлись двоюродные братья разными дорогами. Только Ворон вперед залетел, обернулся дохлым оленем, лег росомахе на тропу.

Росомаха оленя увидел, проглотил. Идет по тропе, и чувствует, что в брюхе олень колом встал. А это Ворон снова в птицу обернулся. И спрашивает:

— А что это такое в руке у меня, братец?

— Ох, печенка моя, ох, больно!

— А это что в руке у меня, братец?

— Селезенка моя, ох и больно же!

— А это что?

— А это сердце мое братец!

— Было твое, стало мое!

Оторвал Ворон сердце росомахе, сквозь ребра клювом продолбился, выбрался. О снег обтерся и улетел. Сестры у росомахи нет, а жена найдется. Ворону без разницы.

На основе эскимосской сказки

Глава 26

Хлопотная работа

«Вальрус» медленно шел по фьорду, мимо засыпанных снегом склонов. Кое-где зеленели упрямые ели, сумевшие выжить на отполированном ветром граните… Торчали каменные клыки, украшенные черно-серо-зеленым разноцветьем мха.

Навстречу хольку отчаянно, на излом весла, гребли местные лодки. Двое столкнулись, и теперь, на полузатонувших вельботах шла отчаянная драка — до поножовщины не дошло, но скулы сворачивали с оглушительным хрустом. Впрочем, участь проигравших — а все, кто не успел — проиграли, никому не была интересна. Потонут — сами виноваты.

Первые подскочившие к «Вальрусу», приняли буксировочные концы, получили глухо брякнувшийся о банку мешочек с медью, и взялись за работу. Хольк на буксире трех вельботов чинно прошел мимо места катастрофы. Драка, разумеется, к тому времени давно уже прекратилась. Несколько выживших сидели на перевернутой лодке, дрожа от холода — во фьорде льда еще не было, но в океане уже мелькали первые льдины.

Вскоре показались крыши города. К небу тянулся дым из многочисленных печей. Вдруг взметнулись стаи ворон, через миг до моряков докатился совершенно нечеловеческий вопль, оборвавшийся на взлете. Похоже, снова кого-то казнили.

За месяц отсутствия, ни город, ни жители совершенно не изменились. Лютое местечко!

Сангльера передернуло. Он хмуро посмотрел на шканцы, где мастер Кэбот любезничал с расфуфыренными чмырями. Чмыри приходились Сангльеру земляками — тоже из Бургдорна. На этом сходство, разумеется, кончалось. Мало общего у почти честного моряка с толстомордыми уродами, которые только и проперживают шелковые штаны в ландтаге! Считай, и нет.

Но не прыгать же за борт — поздно! Да и что поделать, если выпала «Вальрусу» и его команде такая работа — обеспечивать транспортную связность Любеча и Бургдорна на высоком уровне комфорта. Зубодробительно сказано! Но так и есть. После того, как Герцогства соединились на постельном уровне, высшие чины так и замелькали в обе стороны. Ходить на обычных хольках или северных галерах — не для них. Чести урон и вообще не положено — отдельных кают нет, лошадями и свиньями пахнет — провоняешься еще. А вот на «Вальрусе» — совсем другое дело! И каюты, и ковры, и даже теплая вода бывает не только у повара в котле! Все же строили, дабы императору вручить. С соответствующим уровнем изготовления и отделки. Потом герцога Бургдорноского случайно пристрелили на охоте — всего пять стрел, опеределенно несчастный случай! На престол взошла его слабоумная дочь. И все покатилось куда-то не туда. Так холько императору и не достался…

Чмыри, поохав и пожалившись на трудности дороги, начали разбредаться по каютам — порт уже рядом, пора готовиться к высадке, собирать носки с труселями.

Сангльер на Любеч тоже имел весьма обширные планы! Разумеется, отнюдь не в сфере государственной политики. Его выбор — финансовая сфера!

Моряк сунул руку за пазуху, осторожно коснулся замотанной в три слоя склянки. Упаси Пантократор выпустить содержимое! Нет, «Вальрус» войдет в порт, пришвартуется, радушно примет таможенную стражу — как не принять дорогих гостей, чтоб они передохли от печеночных колик! Сангльер же передаст пузырек куда следует и будет надеяться, что высокие стороны договоряться. Притом, не те, кого привез «Вальрус». О, нет! Те приплывут сами. Потом, чуть позже. Когда станет удобно.

В случае провала переговоров, неделю-другую все будет в порядке. В Любече холодно, а зима выстудит улицы и подвалы еще сильнее. Может и месяц протянет… А вот потом! Ух!

Если верить тому, что звучало для других ушей, а попало в его, то наполовину вымерший Ревено покажется раем на земле! Там хотя бы было куда сбежать! А тут мороз и расстояния добьют выживших надежнее ножа. По льду, что скует океан, далеко не уйти.

Сангльер хихикнул, представив картину, как из вымершего города выходит последний горожанин, закрывает за собой ворота и падает с чувством выполненного долга в сугроб. И оттуда его выкапывает дух замученной на эшафоте свиньи! И жрет! С оглушительным мстительным всхрюком!

Красиво, хоть песню пиши. Но, скорее всего, история обойдется и без подобных ужасов. Сиятельный рыцарь не дурак, и вряд ли будет торговаться, отказывая в крохотных просьбах, рискуя городом. Впрочем, это уже не Сангльера дело. Он лишь курьер, не лезущий в высокую политику. Мюр-Лондрон и Любеч — это два жернова. Попадешь между ними — и пыли не останется

* * *

Таможенники, три замученных чинаря с похмельными мешками под красными от беспробудной спячки глазами, удалились с корабля удивительно быстро. Все же польза от расфуфыр была! В трюмы при посольстве не полезли, каюты не проверяли. Получили по мешочку, раскланялись, прогремели по трапу, и будто и не было никого. Усилившийся ветер смел малейшие следы.

Следом спустились вельможи. Расселись по ожидающим их каретам — не пешком же, и не в седле по такому-то холоду! Двинулись…

Насколько Сангльер знал, то для гостей из Бургдорна выделено целое крыло герцогского дворца. Оно и правильно — нечего дорогим гостям тереться по кабакам. И под присмотром, и не ляпнут лишнего. Из канавы, опять же, доставать не придется, а значит, и сложностей меньше. Объясняй потом мировому сообществу, почему полномочный посол немножко мертвый, догола раздетый, а из жопы селедочный хвост торчит. Не поверят, что в русалку переодевался.

Команде, разумеется, в господские покои ходу не было. Да никто и не расстраивался. Настоящему моряку все эти городские нежности побоку! Пойло покрепче, еда погорячее, да девки посговорчивее и помягче. Ну и чтобы не выкинули на мороз, когда до полного изумления наотдыхаешься. А проснуться можно и в углу сарая, делов-то! Главное — выспаться.

Дождавшись, пока Кэбот отмахнется от верного помощника, свободен, мол! Сангльер прогрохотал сапогами по доскам и был таков. Время встречи благоразумно не оговаривалось — никто не способен предсказать поведение океана настолько! Шторм, пираты, бунт… Да что угодно!

Но Сангльер все равно спешил. Склянка за пазухой казалась пригревшейся змеей — того и гляди проснется, развернет тугую спираль, вонзит жало!

Хорошо, идти недалеко! «Вальрус» встал у второго причала, от которого до выхода из порта рукой подать. А там — двести ярдов по булыжной мостовой, мимо складов. Затем по правому борту остается «С корабля — на блядь» с его шикарной вывеской. Пробежать мимо, ежась и матерясь, еще ярдов тридцать, и нужное место!

Сангльер покосился на надпись — непривычного отпугнет надежнее мрачнолицего вышибалы! — хмыкнул, толкнул дверь на себя.

«Раз — и на канифас!» встретил сырым теплом хорошо протопленного подвала. Чуть с ног не сбило! Сангльер на пороге стоять не стал — не поймут! Захлопнув за собой дверь, решительно направился к стойке.

Взмыленный кабатчик кивнул, налил, подвинул… И только потом вспомнил лицо нового посетителя. Снова кивнул — на этот раз, куда дружелюбнее. Наклонился ближе:

— Быстро вы!

Моряк кивнул, ухватился за чарку. Заглотил, помотал головой… Закусил услужливо протянутым на длинной двузубой вилке куском сала, посыпанным мелко размолотым можжевельником. Выдохнул радостно, когда вернулось дыхание.

— Ух, крепка!

— А то! Двойная перегонка! Еще?

— А давай!

Махнув вторую, Сангльер мигом сжевал простенький бутерброд — все то же «можжевеловое» сало на куске ржаного хлеба, обильно смазанном горчицей.

— Ветер удачно пришел. Вот и несло, как пинком под зад. Сами прикидывали, что только завтра утром прийти сможем.

— Зима близко, — понимающе покивал кабатчик, вытер руки о грязное полотенце, висящее на плече, — вот ветра и устоялись.

— А…

— Вас сегодня не ждали, — кабатчик ловко нацедил третью, подвинул поближе тарелку, на которой громоздилось еще пяток бутербродов и нарезанный кривыми, но щедрыми кусками,