Кряка. Мелькнула мысль, что Крокодилью жопу пора делать Мертвой жопой. — Сейчас красиво заливаешь про селедку, а сам, под шумок, наши фактории захватишь⁈ Еще и с Любечем посраться хочешь, чтобы Бурхард с Архипелага все вымел⁈ Для того к унакам на Западном подбираешься? И сынка своего на дикую уначку положить хочешь⁈ Я-то все знаю, все вижу!

Буривер дождался, пока старик прокричится, улыбаясь и кивая. Так мол, так все и есть. Ты, мол, прав целиком и полностью. От его загадочной улыбки Кряка орал все тише, пока не перешел на шепот. А затем и вовсе рукой махнул. Общественность недоуменно слушала. Обычно за предъяву насчет ебли с дикарями отвечали тингом, а тут организатор толковища ничего не отрицал и вроде как даже за доблесть счел. Непонятно! Но очень интересно.

— Все верно, истина твоя! Да только если подумать, какая ж она дикарка? Дочь своего отца, вождя племенного, а он родословную на тридцать поколений взад помнит и каждого предка назовет поименно со всеми заслугами! Прям как боном настоящий, даром, что предки не в пергаменте записаны, а на моржовом бивне зарубками помечены. И кто скажет, что снеговики в бою слабы, тот с ними не сходился никогда!

На сей раз никто не орал и не ржал. Над диким северным народом посмеяться — это всегда заположняк. Но лучше за глаза, потому что когда на тебя прет доспешный унак, у которого в брюхе плещется мухоморная настойка, в руках плохо прокованный, но же меч, а на той стороне его с почетом ждет их отбитый на всю голову Ворон Кутх — диспозиция к смеху не располагает.

— А дворянина что делает? — задал вопрос кнеж и сам же ответил. — Родовитость и доблесть. Родовитость имеется, доблесть в наличии. Так что получается, вождь унакский все равно, что барон, и сыну-то я настоящую баронеску в жены забираю! Все честь по чести — имеют унаки свое дворянство! Значит, надо его учесть и привести с нашим в согласие да соответствие! И все дела!

— А чего сразу не герцогиню-то?

— Герцогиня у нас одна, в Любече сидит.

— Лежит! — захохотал кто-то из гостей. — Под конюхом!

Зал снова взорвался хохотом. О любвеобильности и слабости любечской герцогини на передок, знали даже здесь.

— Ничего, на первое время обойдемся и баронеской! — не смутился кнеж. — Соберем на континенте пару-тройку герцогов. Накормим от пуза, они документ и подпишут-то! Вот герцогов да графьев новых, они точно ни в жисть не признали бы, это ж им, получается, ровня! А баронское достоинство подтвердить — это нормально, это герцогской чести не в ущерб. Опять же, — кнеж понизил голос, — есть маза, что у нас на большой земле друзья завелись. Надежныя!

— Так-то, оно так! Но на кой оно все? Жили как жили, и дальше проживем! И друзей нам не надо никаких! Сперва друзья, а потом мытарей шлют!

— Дурак ты Хельги, уж прости, что прилюдно такое говорю…

Боярин со Сторожевого острова дернул было меч из ножен, но посмотрев по сторонам, увидел, что одобрения его поступок не получает ни малейшего, вдвинул обратно:

— Закончи, слушаю!

— Жить как прежде не получится! Была б у тебя голова на плечах, а не жопа, то понял бы! Я полдня тут рассказываю, что к чему!

Вспыхнувший сухим деревом Хельги все же выдернул меч, даже начал замахиваться, то ли для пущего выражения негодования, то ли в самом деле, дурная башка, хотел напасть. Но тут вдруг выронил клинок, начал судорожно хватать воздух. Повалился лицом вперед. Упал. Из спины торчала белая костяная рукоять. Вот и сбылись мечты о порядке… Правда, как тут обычно и бывает — с подвывертом и через задницу.

— Продолжай, кнеже, продолжай! — попросил Кряка. — Меня ты уже убедил. Ну, почти… Вот еще бы про денежки побольше да подробнее. Предметно, так сказать!

Момент был скользкий. Это, конечно, не тинг, но здесь приличные люди собрались, мочить по беспределу и даже без оскорблений для затравки — как-то нехорошо, неправильно. Ну да, за меч схватился, так кто знает, зачем? Вдруг хотел в закопченному потолку воздеть и здравницу проорать. А кнеж кто? Кнеж — организатор и гарант толковища. Если кого прибили, так вроде как прибили под его покровительством и с одобрения, нехорошо получается! В такие мгновения весь коллектив может за топоры взяться…

Но нет, не взялись. И Кряку уважают, и Хельги дурак, сам нарвался.

Эх, крепить и крепить еще дисциплину в рядах архипелажной аристократии!

— Благодарю! — кивнул старому капитану Буревир и продолжил, понизив голос, вынуждая поневоле прислушиваться к своим словам. — Что старое рушится, это неважно! А важно, что теперь я с унаками Западного острова настоящий родственник. И родич родича не обидит! Чуешь, к чему?

— Э… не очень, — честно признался Кряка.

— С рыбой, оно же как с житом, — терпеливо разъяснил Буревир. — На год изобильный приходится год пустой. То приходят косяки в сети, то уходят в океан, к самому краю воды, так что не достать. Верно?

Общественность согласилась. Все так и было.

— Но это для нас так, — продолжил развивать мысль кнеж. — А унаки со своими богами на короткой ноге, пути рыбных косяков хорошо знают! У них беда иная, лодки под засолку прям на воде не годные, и соли совсем нет, в далекий лов ходить не могут. А с хорошими судами да прочными сетями наловят по-взрослому, да так, что и на следующий год хватит, морская кладовая не оскудеет! И моя забота — найти снасть годную, закупить хорошей соли, продать рыбу за лучшую цену! Ну и барыш честно поделить! Потому что мы со снеговиками теперь как два сапога — хоть и по отдельности, да общим делом связаны, один без другого нищая голытьба, зато вместе — богатая сила!

Буривер снова со значением поднял палец:

— Кооперация, господа! На взаимовыгодных условиях! И в моих засольных ямах да сушильнях рыба больше не переведется. Значит, и золотишка в сундуки польется ровно. А ты, — кивнул кнеж мертвецу, — и дальше кукиши снеговикам крути. Как с погоста выберешься!

— Все хорошо и красиво, — протянул Хуссар, — только вот не только ты с Крякой на континенте гулял. Я ведь тоже там не один год прожил. Не признают нас тамошние бономы за своих, как бы мы не пыжились, как бы селедкой им по губам не водили! Грамотки может разные и выпишут с печатями, но ведь наебут в своих закорючках, пидарасы! И ровней никак не признают!

— Да и хуй на них, — очень серьезно сказал в ответ кнеж. — Я нормальных законоведов выпишу с большой земли, они все до литиры проверят, если понадобится, по десятку раз заставят переписывать. Чай, пергамент и чернила в мире еще не кончились, для доброго дела хватит. А что не признают…

Буривер сделал драматическую паузу.

— И снова хуй на них! Пусть не признают! Я сам себе боном стану. Северный. Своей земле и своему морю хозяин, сильный и богатый. А что кто-то там обо мне всякую хрень думает, так и пусть думает дальше! Думы не хуй, ни в рот, ни в жопу не залетят. Главное, чтобы за рыбку мою платили вовремя. Золотом! А на то золотишко я кольчужек прикуплю, мечей закажу. Арбалетчиков найму! Сотню. А может и две.

— Смотри, кнеже, — задумчиво протянул Кряка, — ты и меня убедил, и бояре согласны. Только вот подумал ли ты, что будет, когда война там кончится? Когда там снова власть твердой станет? Припомнят нам все!

— А и пусть, — исподлобья проговорил Буривер, — пусть хоть с процентами считают! И на самых лучших пергаментах! Если мои слова мимо ваших ушей не пролетели, то когда большая земля к нам придет, мы их встретим. Общей силой. И кровью умоются те, кто усомнится в нашем миролюбии! И счета те, мы им в глотку воткнем! Потому что, про топоры ведь тоже не забудем! Мы, да унаки, да те, кому на большой земле императоры поперек горла встали! Северный Союз Благородных мужей? О, или Ледяной Союз? Звучит, господа хорошие, а?

Звучало и в самом деле весьма и весьма завлекательно. С четко высказанной претензией на то, что все писульки о фальшивом высокородстве, левой пяткой через правое плечо выправленные криворукими и неграмотными писцами, удастся потихоньку узаконить, переписать набело. И стать не самозаявленными дворянами, типа «чумных», на которых в запроливных землях разве что не ссут (а вот плюют запросто), а настоящими, все как положено. Чтобы не «куда прешь, быдло северное!», но «добрый день, как поживаете, любезный?»

— Вы вот еще над чем подумайте, господа прехорошие!

Народ молча внимал. Воистину, сегодня был день хороших