одну, да и то, не моржиха была, а плечевая приблуда из Любеча, так что лучше бы все-таки моржиху…

— Южане? — вымолвил Хрунд, сын боярский. Тоже с Туманного. Хороший, толковый парень. И про моржих не врал ни разу.

— Жадные пидорасы с Острова! — уверенно заявил Хельги.

— Ну, про островных пидорасов, мы даже и не вспоминаем, они по жизни во всем виноваты! — подытожил Буривер. — Что ж, первый вопрос в общем, решили. Кого винить, прикинули!

На гнусных рожах дорогих соотечественников появились ухмылки. Кнежу определенно получилось заинтересовать, приобщить, так сказать, к решению проблем вселенского масштаба. Ну и островных похуесосить, но это — святое! Теперь же, следовало не мешкая, переходить дальше. Пока шлюха не остыла, так сказать!

Кнеж обвел всех еще более орлиным взглядом — этакий кондор, или даже сам Творец Мира из сказок северных снеговиков. И выдержав долгую-предолгую паузу, громко вопросил:

— А чой-то вы тут все такие нихуя себе, и все с топорами ходите, а?

Гости начали неуверенно переглядываться. Вопрос звучал странно — вроде все слова понятны, а по смыслу — какая-то херня. Все порядочные мужчины Мюр-Лондрона ходят с топорами или кордами. Кто побогаче — с мечом. У кого с деньгами грустно — с копьем или, на худой конец, с дубинкой-шилейлой. Это что такое кнеж имеет ввиду? Намекает на нищебродство⁈ Мол, собрались тут, а у самих в кармане — вошь на аркане? Уууу, мы его!

Или что-то чуть глубже и подковыристее, как он, хитрожопый мудила, любит? Сам же ведь с топором сидит.

Прежде, чем народное возмущение вылилось в короткую, но кровавую резню, Буривер, с размаху шлепнул о стол мешочком. Мешочек нежно и ласково звякнул.

— Деньги-то сейчас иначе делаются!

После короткого замешательства, со своего места поднялся один из старейших и опытнейших капитанов, Кряка Крокодилья жопа. Он начинал свой трудовой путь на торговых путях южных морей, и так всех там достал, что перебрался на противоположный конец света. И, на удивление, прижился. Внеся нотку южного коварства в северную прямоту и кровожадность. Сыновья если не просрут все, по извечному сыновьему обычаю, то новая порядочная семья на Мюр-Лондроне появится. А там, глядишь, и боярами станут.

Кряка рассудительно прокашлялся в кулак. Посмотрел направо, затем налево, подчеркивая, что говорит не сам за себя, а выражает консолидированное, так сказать, мнение коллектива. Снова кашлянул, и произнес, уцепившись не по возрасту зорким взглядом в мешочек — похоже, пересчитывал монеты прямо сквозь замшу:

— Ты, кнеже, изволь яснее мыслю выразить. А то нихуя ж не понятно! Но очень интересно, это да.

Собравшиеся дружно закачали бородами. Серебро и золото — это крайне интересно. Ради него не стоило даже раздувать оскорбление насчет топоров. До поры, конечно.

— Выражаюсь яснее, — покладисто кивнул Буривер и продолжил, — новости с материка все слышали? И все знают, что у нас теперь аж два императора, один другого краше. А что это значит?

Не дав обществу пораскинуть мыслями и опозориться, кнеж внушительно произнес:

— Это значит, что большая земля умоется кровью так, что небесам тошно станет! Возражениев, надеюсь, на сию полную очевидь, не услышу? Дурных тут нет?

Буривер выждал самую малость — так, чтобы гости подумали, что он и вправду ждет от них ответа.

— Нет возражений, и это в высшей степени правильно, потому что истинно! А дозвольте, господа любезные, следующий вопрос… Что такое война?

Тут-то любезные господа не оплошали!

— Кровища кругом! — завопил первый.

— Барахло ничейное! — дополнил мысль второй, не уточняя, почему это самое барахло вдруг потеряло владельцев.

— Бабы! Бабы! — загнусавил третий, облизываясь в предвкушении, будто людоед из детских сказок. — Общедоступные, вот!

— Ага, общедоступные, — осадил похотливого страстелюбца разумный и опытный Кряка — Как войско через городок побольше проходит, так, считай, и нет войска. Месяцок-другой и все носы друг дружке приклеивают. Я на юге в войске ходил, видел.

— Все так! Тут и Хельги прав, и Хуссар! И мудрый Кряка прав, как всегда! Война, это веселье, движуха, обогащение и всякие развлечения. Для тех, кому повезло. А еще война — это голод.

Сыны волн тут же погрустнели. Сказанное было понятно и близко каждому. Что и говорить, если даже на жарком юге, где солнце и тепло, где палку воткни в жирную землю, хлоп, а на ней огурцы растут, тамошний народ знает это жуткое слово. На Мюр-Лондроне же, в краю тощей бесплодной, круто просоленной океаном земли… Голод приходил к каждому! Даже самый родовитый боярин знал как это, когда брюхо прилипает к хребту, и ты все готов отдать за кусок хлеба с подгнившей селедкой… На континенте в такие времена дворянство желуди наворачивает, как простой народ, но где же на северах дубы разыщешь?

— Вот, гляжу, прониклись! — произнес Буривер. — Вспомнили! Ведь первое, с чего начинает веселый военный люд, это ради потехи топтать посевы, жечь поля и выгребать до последнего зернышка запасы. Человек с мечом в руках любит пожрать! Много и вкусно! И про цену — молчок! Потому что не платит!

Общественность с очевидным не спорила. Все так и есть! И амбары выносили, и факелы в поле бросали — горит же задорно, с треском и искрами, как мимо пройти, не пошалив⁈

— Что же меняется сейчас, отчего я тут перед вами распинаюсь? А изменилось то, что сейчас все куда круче заваривается! Не бароны друг дружке на меже рожи бьют, и даже не короли в соседскую кашу ссут! Нет! — резко махнул рукой кнеж. — Нет! Тут схлестнутся два императора! Всем достанется! Никто не уйдет обиженным! Ойкумена полыхнет со всех сторон, и голод возьмет за глотку каждого! Каждого!

— И что с того? — оскалился, подскочив, Трумпель — боярин со Светлого. Человек ума небольшого, но своим вопросом ставший весьма полезным. — Пусть они там сами себя глодают! Или того… это… уестествляют, во! Прости, кнеже, но я пока вижу одни слова! А от тамошних побоищев, я у себя в миске, нихера не вижу изюма!

— А нам изюм и не нужен, — улыбнулся как глупому ребенку Буривер. — Изюм это что? Это вяленая винная ягода, то есть каждая изюминка — неслучившаяся капля вина! Вино же хорошо пить в радости! Когда все выгорит, тогда и выпьем!

— Эээ…!

Возмущение присутствующих чуть не разнесло зал, а вместе с ним, и бург кнежа Буревира. Хорошо, он успел понять, что сказал что-то не то. Скомандовал, замахав руками. И из двух дверей, до поры завешенных старыми гобеленами, родом откуда-то с юга, кинулись подавальщики. Разнося выпить и закусить разгневанным мужчинам.

Те выпили, закусили, и приготовились внимать.

Снова завладев внимание подобревших гостей, кнеж продолжил:

— Когда люди хотят жрать, вкус у них сильно меняется, раздвигаются границы, так сказать. Сейчас нашу селедку на большой земле видеть не хотят, рожи воротят. Костлявая, горькая и вообще, блевать с нее тянет. Но это сейчас. Пройдет год, и все станет иначе! А почему? Потому что, сколько уж случилось неурожайных лет одно за другим? Вот и я не помню, потому что — много! А в следующем году весь урожай, худой или добрый, совсем погибнет — вытопчут и сожгут. Так что весь материк начнет глодать хуй. Без соли. А рыбка, хоть и самая горькая, на вкус лучше самого сладкого хуя.

— Так бляди говорят! — быстро уточнил Трумпель, очень вовремя, надо сказать. Буривер даже передумал его убивать. Полезный глупец!

— А нам так будут говорить нынешние гордецы! Сиятельные рыцари, герцоги и прочие графья! А там, глядишь, и императору за щеку заправим!

По залу пронесся смех, но ржали господа северные аристократы чуть осторожнее обычного. Император все же… хер его знает, что и как повернется. То есть шутка, конечно, здоровская… но ржать над ней все равно стоит потише.

— Очень скоро наша рыба станет не просто хорошо продаваться. Нет, ее с руками рвать начнут! Сколько ни выловим, все мало будет! За изысканный деликатес проканает! Даже с самой паршивой солью! И отсыпать нам за нее станут уже не тощее, обрезанное серебро, когда чуть потрешь, а монета краснеет, но самое лучшее золото. Потому что мертвым деньги все равно не нужны. И пусть только они попробуют сказать, что их ламантины лучше наших родных морских коров!

— И для этого ты со снеговиками трешься, да? В дела наши лезешь? — подскочил неугомонный