Передав Израиль Кушнеру, Трамп не просто решил проверить его – он вознамерился устроить ему еврейскую проверку: президент выбрал его за еврейское происхождение, он наградил его за еврейское происхождение, обременил его невероятной ношей за еврейское происхождение, а также принял во внимание стереотипное представление о том, что евреям нет равных в искусстве переговоров. “Генри Киссинджер говорит, что Джаред станет новым Генри Киссинджером”, – не раз замечал Трамп, смешивая комплимент с оскорблением.

Бэннон же не возражал бросить Кушнера на Израиль и провести тем самым любопытный консервативный тест. Бэннон мог изводить евреев – глобалистов, космополитов, либеральных давосских евреев вроде Кушнера, – поскольку, чем правее твои взгляды, тем вернее это по отношению к Израилю. Премьер-министр Израиля Нетаньяху был старым другом семейства Кушнеров, но осенью, прилетев в Нью-Йорк на встречу с Трампом и Кушнером, он изъявил желание повстречаться и со Стивом Бэнноном.

В отношении Израиля Бэннон разделял позицию Шелдона Аделсона, титана Лас-Вегаса, крупного спонсора правого крыла и, по мнению президента, самого сурового из суровых евреев (то есть самого богатого). Аделсон регулярно порочил мотивы и способности Кушнера. К огромному удовольствию Бэннона, президент постоянно говорил своему зятю, чтобы по израильским вопросам он советовался с Шелдоном, а следовательно, и с Бэнноном.

Стремление Бэннона к защите Израиля глубоко озадачивало Кушнера, который был воспитан как ортодоксальный еврей. Ортодоксальными евреями были и два его ближайших соратника в Белом доме, Ави Берковиц и Джош Раффел. По пятницам Кушнер заканчивал свои дела в Белом доме до захода солнца, чтобы соблюсти шабат.

Бэннон защищал Израиль с правых позиций, и Трамп его поддерживал, но Кушнер почему-то считал это антисемитским выпадом, направленным непосредственно против него. Казалось, Бэннон всеми силами стремится сделать так, чтобы Кушнер казался слабым и неполноценным – настоящим либерастом, если пользоваться терминологией альтернативных правых.

Кушнер должен был нанести ответный удар, а потому привел в Белый дом собственных суровых евреев – евреев банка Goldman.

* * *

Кушнер настоял, чтобы Национальный экономический совет возглавил президент Goldman Sachs Гэри Кон, который должен был стать и главным советником президента по вопросам экономики. Бэннон проталкивал кандидатуру консервативного политического комментатора и ведущего канала CNBC Ларри Кудлоу. Заполучить в команду бывшего сотрудника банка Goldman Трампу хотелось даже больше, чем блестящего телеведущего.

Это был звездный час Кушнера. Когда Кон возглавлял отдел операций на товарно-сырьевых рынках, Кушнер стажировался в Goldman. В 2006 году Кон стал президентом банка. Когда Кон присоединился к команде Трампа, Кушнер стал частенько упоминать, что теперь на него работает сам президент Goldman Sachs. В зависимости от того, кого он хотел уязвить, Бэннон либо называл Кушнера стажером Кона, либо подчеркивал, что Кон теперь работает на собственного стажера. Трамп же постоянно вызывал Кона на встречи, особенно с зарубежными лидерами, просто чтобы представить его как бывшего президента Goldman Sachs.

Бэннон называл себя мозгом Трампа, что не на шутку раздражало президента. Однако в Коне Кушнер видел лучший мозг для Белого дома: мало того что назначение Кона мозгом Кушнера, а не Трампа было более расчетливым, оно еще и представляло собой идеальный контрманевр против свойственной Бэннону философии управления хаосом. Кон был единственным в Западном крыле человеком, который имел опыт управления крупной организацией (в Goldman Sachs работает тридцать пять тысяч человек). Кроме того, если уж говорить откровенно – что любил делать Кушнер, – Бэннон ушел из Goldman, едва дослужившись до среднего руководящего звена, в то время как Кон, начинавший в одно время с ним, продолжил расти до самой верхушки и в процессе заработал сотни миллионов долларов. Кон – демократ, глобалист, космополит с Манхэттена, который голосовал за Хиллари Клинтон и по-прежнему частенько общался с бывшим шефом Goldman и бывшим сенатором-демократом от Нью-Джерси и губернатором Джоном Корзайном, – сразу стал заклятым врагом Бэннона.

Кон был полной противоположностью идеолога Бэннона. Трейдер до мозга костей, он и вел себя соответствующе – анализировал ситуацию и выяснял, откуда дует ветер. “Заставить Гэри сформировать четкое мнение по какому-либо вопросу почти невозможно”, – замечала Кэти Уолш.

Кон принялся описывать будущий Белый дом, ориентированный на поддержку бизнеса и занимающий умеренные правоцентристские позиции. При таком раскладе Бэннон оказался бы задвинут в угол, а Кон, который не принимал Прибуса в расчет, стал бы следующим кандидатом на пост главы аппарата. Кону казалось, что все сложится наилучшим образом. Иначе и быть не могло: Прибус был ничтожеством, а Бэннон – растяпой, которому не под силу было справиться с руководством.

Через несколько недель после присоединения Кона к переходной команде Бэннон отверг план Кона по расширению Национального экономического совета до тридцати человек. (Кушнер, в свою очередь, отверг план Бэннона, который хотел поставить Дэвида Босси во главе сформированной с его помощью команды.) Также Бэннон оживил, скорее всего, довольно правдивые слухи (или хотя бы распространенную внутри Goldman Sachs точку зрения), что Кон, наметив себе цель стать директором Goldman, упрямо пробивался к власти, пока исполнительный директор банка Ллойд Бланкфейн лечился от рака, и при этом не гнушался предосудительных методов госсекретаря Александра Хейга, который в 1981 году после ранения Рональда Рейгана попытался взять управление страной в свои руки. По версии Бэннона, Кушнер купил бракованный товар. Белый дом явно был для Кона способом спасти свою карьеру – зачем еще ему было присоединяться к администрации Трампа? (Многое из этого сообщил репортерам Сэм Нанберг, бывший помощник Трампа, который теперь служил Бэннону. Нанберг не скрывал своей тактики: “Я выбиваю все дерьмо из Гэри при любой возможности”.)

Только силой кровных (и брачных) уз, а также, вероятно, силой Goldman Sachs можно было объяснить, как среди республиканского Вашингтона и враждебного, если не антисемитского (по крайней мере в отношении либеральных евреев), правого Западного крыла к власти пришли демократы Кушнера и Кона. Отчасти это была заслуга Кушнера, который продемонстрировал неожиданное упорство. Не расположенный к конфликтам – дома у Кушнера монополия на конфликты принадлежала его отцу, который вынуждал всех остальных скруглять углы, – Кушнер не выступал ни против Бэннона, ни против собственного тестя и начинал считать себя истинным стоиком: последним столпом сдержанности, настоящим воплощением самоуничижения, необходимым балластом корабля. Все это проявится в форме поразительного достижения. Он выполнит возложенную на него президентом миссию, которую теперь считал своей судьбой. Он действительно установит мир на Ближнем Востоке.

“Он установит мир на Ближнем Востоке”, – часто говорил Бэннон с придыханием, сохраняя при этом каменное лицо, что веселило всех без исключения бэннонистов.