схватывается категориями «чувственное» или «рациональное», «тело» и «душа», «объективность» и «субъективность». К какой-либо одной из этих сфер принадлежит лишь то, что является «сущим». В слое же поведения мы постигаем совокупность форм и способов конституирования — жизнь.

Согласно учению Плесснера, человека отличает от животного его «эксцентрическая позиция». По поведению человека видно, что здесь появляется нечто более сложное, ставящее его выше поведения животного, — способность постигать реальности, т. е. самостоятельное, независимое, покоящееся в себе бытие. Эта способность изначально приводит в равной мере и к осознанию самого себя, и к переживанию жизненности в «здесь», и к постижению чуждых объектов в «там». Постичь самого себя как личность, а явления — как вещи может только человек. Таким образом, он находится в окружающей среде, которая, будучи открытой как со стороны «я», так и со стороны «оно», указывает на бесконечность мира.

Этот мотив «открытости мира» уже встречался нам у Гелена. Однако у Плесснера связь человека с окружающей средой и открытость мира человека еще пересекаются, ограничивая друг друга. Правда, по мнению Плесснера, нельзя упрощать вопрос о соотношении мира и окружающей среды, изображая это соотношение как противоположность. Недопустимо либо обрекать человека на деградацию в условиях жизни, привязанной к окружающей среде, либо, ссылаясь на принципиальную открытость его мира, отказывать ему в какой бы то ни было связи с окружающей средой. Человек, с одной стороны, включен в свою окружающую среду, но, с другой стороны, способен и подняться над ней. С открытием самого себя, в «бытии-поднявшись-над-самим-собой» человек обретает свою свободу и утрачивает несокрушимую гарантированность бытия животного. В этом «представляющем-себя-самое-бытии» содержится разрыв, брешь, зияние, где возможно «отличение-от-себя-самого», а это, понуждая делать выбор и сознавать свою способность к нему, создает особый образ существования для человека, который Плесснер как раз и называет эксцентрическим.

В этом образе жизни — и сила, и слабость человека одновременно. Он делает человека открытым и тем самым подвергает его опасности, которой чревато движение по особым путям, когда человек корректирует культуру и отыскивает культурные компенсации. Подтверждение правильности этого тезиса Плесснер видит, например, в феномене смеха и плача, являющихся характерными только для человека. Это — способы выражения эксцентрической позиции человека. Смех и плач — экстраординарные реакции, которые проявляются «на грани» человеческого поведения. Они — следствия утраты человеком самообладания, которая происходит в ситуациях, когда он не знает, как себя вести, поскольку ситуации, в силу своей неоднозначности или непосредственности, в одно и то же время взывают к его разуму и лишают средств, с помощью которых можно было бы справиться с ситуацией. Животное, как существо, не обладающее эксцентрической позицией, вообще не может заметить экстраординарности ситуации. Только существо духовное может соответствующим образом отреагировать на такую экстраординарность, например, резким нарушением связи человека со своим собственным телом, что и происходит, когда человек смеется и плачет. Дистанцированность человеческой личности становится заметной как раз при утрате человеком самообладания. Тогда на место внятных, исходящих от самой личности реакций заступает физический автоматизм. Так Плесснер демонстрирует нам, как в человеческой деятельности физическое и духовное дополняют друг Друга, выступая в единстве, и как раз в этом и состоит специфическая человеческая позиция.

Человека, как деятельное существо, ставит в центр своих антропологических исследований и Эрих Ротхаккер. Однако у него на передний план значительно сильнее выдвигаются культурно-антропологические аспекты, а потому он называет свое учение культурной антропологией. Он стремится понимать отдельные культуры как стили жизни, которые могут быть сведены к основополагающей структуре человеческого существования. Человек всегда находится в определенной ситуации — в горизонте переживания, откуда и берет начало его действие. Туда же уходят своими корнями те идеи и выдумки, которые дают ему возможность справляться с ситуацией. Его деятельность есть ответ на ту или иную ситуацию.

Человека окружает полная тайн действительность, которая не выступает в законченном, «ставшем» виде, а, напротив, совершенно загадочна и иррациональна (здесь проявляется общая предпосылка всех прагматических антропологии). Из этой действительности как из материала мы только и конституируем «миры». Это происходит, например, — что существенно важно, — с помощью языка. Таинственное «нечто» действительности давит на нас, и мы реагируем определенными действиями, синтезирующими наш мир.

Пожалуй, Ротхаккер счел бы вольностью и предрассудком допущение однобокого идеализма, что человек с его способ ностью формировать, конституировать противостоит голому материалу, абсолютному хаосу. Практически такого никогда не бывает. Формирующая активность всегда застает материал, уже подвергшийся формированию ранее. Ведь формирующему воздействию всегда предшествуют во времени ранее происходившие вмешательства, которые оказывали воздействие на данное. Ядром этого конститутивного процесса являются творческие идеи, затеи, предприятия, которые могут сконцентрироваться в творческое обретение образа и стиля поведения. Основной формой человеческих действий Ротхаккер считает принцип максимальной плодотворности использования имеющихся на данный момент конкретных возможностей.

Эти действия существенно формируются обществом, обретают, благодаря ему, свой определенный стиль. Человеческое действие («решение себя» и обретение стиля поведения) постоянно происходит в рамках сообществ. Они принципиально определяют порядок жизни, способы обработки мира и его толкования. В них сиюминутные стили поведения разворачиваются во всеобщие стили и формы жизни, в которые включены формирования жизни индивидами. Таким образом, согласно Ротхаккеру, современная экзистенциалистская изоляция человека должна быть снята движением в направлении культурной общности. Однако, с другой стороны, человек — не только объект влияния культурной жизни, но и ее носитель, участник ее формирования. Как вид всей его деятельности определен той или иной культурой, так и он тоже оказывает обратное воздействие на ее формирование. Биологическая антропология, стало быть, должна дополняться культурно-научной. В каждом человеческом действии кроется определенный стиль поведения, который с необходимостью присущ ставшему историчным культурному сообществу и который продолжает формироваться и сохраняться во все новых актах выбора человеком как носителем этого сообщества.

Тот факт, что конкретный человек живет в каждый данный момент в совершенно определенной исторически-культурной окружающей среде, имеет особое значение. Правда, по мнению Ротхаккера, человек, в отличие от животного, может дистанцировать, овеществить и опредметить свою окружающую среду. Однако все же нельзя утверждать на этом основании, что у человека совершенно «открытый мир». Напротив, человек в значительной мере привязан к своей окружающей среде. Даже если рассматривать жизнь индивидов, то, к примеру, один и тот же лес означает для крестьянина — дрова, для лесника — делянку, для охотника — место для охоты, для путешественника — прохладу для отдыха в знойный день, для преследуемого беглеца — укрытие, для художника — источник вдохновения и т. д. Разные люди воспринимают и переживают один и тот же материал мира совершенно по-разному, но различные народы или, иначе говоря, различные культуры, каждая в своем