Посему я отправился в парикмахерскую (за двадцать кварталов от семинарии!) и попросил сбрить мне бакенбарды так, чтобы только соблюсти требование Писания: волосы на висках не должны быть короче места сочленения щеки с ухом.

— А что с кудрями, мистер?

— Гм-мм… Их… ну, покороче… — нервозно проговорил я.

— Ничего не выйдет, — отказался парикмахер. — Вы не первый ортодоксальный юноша в этом кресле. Вы должны принять решение — или быть «современным», или остаться «кошерным». Понимаете, что я имею в виду?

Увы, я понимал, и даже слишком хорошо. Я закрыл глаза — что мастер совершенно справедливо принял за согласие. Ножницы в его руках мелькали стремительно и не причиняя мне страданий. Чего не скажешь о терзавшей меня совести. Я решил надеть широкополую шляпу — что в глазах моих соучеников было знаком особого благочестия, а в моих собственных — лицемерия.

Я изо всех сил старался себе внушить, что пошел на это не зря.

Первое, что меня поразило, была разноголосица новых для меня звуков. Звон льда о стенки стакана, голос Рея Чарльза (как я позднее выяснил) в стерео-колонках, громкая беседа, перекрывающая музыку, — и все это сливалось в общий гул, напоминающий гудение маминого миксера.

Я стоял на пороге гостиной Аарона Беллера, расположенной на одну ступеньку ниже крыльца, и с недоумением озирался.

В комнате находилось множество мужчин и женщин, которые вполне непринужденно общались между собой. Некоторые даже касались друг друга. Это все было так странно… Как в чужой стране.

— Равви Луриа, вы не Моисей на горе Нево. В эту землю обетованную вы можете войти.

Это был сам хозяин, а рядом с ним стояла элегантная блондинка лет сорока с небольшим.

— Входи, Дэниэл. Здесь много людей, с которыми тебе будет интересно познакомиться. Для начала, это моя жена, Нина. Помнишь картину на шелке в моем кабинете? Это ее работа.

Миссис Беллер заулыбалась.

— Рада наконец-то с вами познакомиться, — сказала она. — Аарон мне так много о вас рассказывал.

— Благодарю, — ответил я, гадая, что именно мог ей рассказать обо мне Беллер. Что я сбившийся с пути иудей, терзаемый проблемой самоопределения?

Несмотря на красоту миссис Беллер, я не мог удержаться от того, чтобы не глазеть по сторонам. Здесь было полно женщин, и все потрясающие.

— Аарон, — обратилась она к мужу, — может, займешься пуншем? А я пока помогу Дэнни освоиться.

В этом салоне было также множество выдающихся умов, включая поэта, лауреата одной литературной премии, который все время называл меня «старик» — должно быть, оттого, что не запомнил моего имени, — и выспрашивал мое мнение о сравнительных достоинствах Уолта Уитмена и Аллена Гинзберга.

К своему стыду, ни «Листья травы», ни «Вопль» я не читал. Как-то в книжном магазине отец взял в руки «Кадиш», этот поэтический гимн битников, но через несколько секунд швырнул назад как «богохульство». Сейчас я взял себе на заметку, что надо купить обе книжки.

Представив нескольким гостям, Нина оставила меня в вольном плавании, снабдив советом:

— Подходи к любому и здоровайся. Здесь все — друзья.

Я огляделся, все еще чувствуя себя не в своей тарелке, ибо никогда раньше я не слышал столь беззаботного смеха — разве что на еврейском празднике Пурим.

Неожиданно я почувствовал, как меня трогают за плечо, и услышал женский голос с придыханием:

— Вы, должно быть, какое-нибудь духовное лицо?

Я обернулся и увидел… это создание. Она была блондинка, с обнаженными плечами, в облегающем черном платье. Она курила длинную тонкую сигарету. От ее улыбки у меня в голове помутилось.

— Не понял… — пролепетал я.

— Все в порядке, — ответила она. — Вообще-то, это был предлог, чтобы с тобой познакомиться. Я хотела сказать, в этом головном уборе ты похож на папу римского.

— Удачная шутка! — оценил я, полагая, что ей отлично известно, что я ортодоксальный еврей.

Однако ее насмешка придала мне уверенности. Мы продолжили разговор, во время которого я улучил момент, чтобы стянуть с головы кипу и сунуть в карман.

Да, я чувствовал свою вину… Даже предательство. Но я успокаивал себя тем, что, снимая кипу, отделяю себя от подлинно благочестивых евреев: зачем это нужно, чтобы мои прегрешения бросали тень на их репутацию?

— Я учусь на раввина, — объяснил я.

У нее округлились глаза.

— Правда? Как интересно! Это значит, ты должен верить в Бога.

— Конечно, — ответил я.

— О! — воскликнула она. — А тебе известно, что в этой компании ты, наверное, единственный верующий человек?

Не знаю почему, но мне не показалось, что она меня разыгрывает. В каком-то смысле — не могу толком объяснить — все это мероприятие носило налет языческого гедонизма. А в особенности — эта девушка.

— А ты чем занимаешься? — небрежно бросил я.

— О, много чем. Вообще-то я заканчиваю факультет истории искусств в Нью-Йоркском университете. Но у меня еще множество планов и начинаний. Кстати, меня зовут Ариэль.

— А ты знаешь, что твоим именем в Библии обозначается «Иерусалим»[28]?

— Неужели? — удивилась она. — А я всегда связывала его с «воздушным духом» из шекспировской «Бури».

— Увы, я этого не читал.

— Это ничего. Я вот, например, Библию не читала, так что мы квиты. А ты уверен насчет моего имени?

— Абсолютно, — ответил я, впервые почувствовав себя в своей тарелке. — Пророк Исайя, глава двадцать девятая, стих первый: «Ариил, город, в котором жил Давид».

— Как интересно! И много ты из Библии знаешь?

— Ну, какую-то часть… — ответил я.

— Скромничаешь! Не сомневаюсь, ты всю ее знаешь наизусть! Наверняка мог бы в какой-нибудь викторине участвовать. Подозреваю, ты даже знаешь, что они там ели в Тайную вечерю.

— Угадала, — сказал я, выдавив из себя улыбку. — Они ели мацу.

— Хочешь сказать — эти маленькие шарики, что вы в суп кладете?

— Нет, Тайная вечеря происходила в еврейскую Пасху, а в это время евреи едят мацу — такой пресный хлеб.

— Слушай, а ведь правда — Иисус был еврей!

— А ты знала, что он к тому же еще был раввин?

— Каким будешь ты?

— Ну, в некотором смысле, — уклончиво ответил я.