– Да, она действительно не так всё представляла. Но лучше пусть она сама об этом расскажет. Позволь ей это сделать.

Килиан встает и протягивает руку. Йона сидит, сложив руки на груди. Он опускается перед ней на колени.

– Йона, я очень виноват, что не рассказал тебе, кто я. Но я не мог позволить себе быть честным. Сама подумай, долго бы я смог скрываться, если бы все знали, что я сын мэра? Иначе было никак.

Йона чувствует, что по бетону в ее груди пошла маленькая трещинка. Килиан осторожно высвобождает одну из ее почти окаменевших рук и сжимает ее.

– Я не изменился, Йона. Посмотри на меня. Я Килиан, тот Килиан, которого ты знаешь, тот, кто принес тебе земли для бабушки, тот, с кем ты ходила смотреть на бабочек. Ты мне веришь?

Трещинка растет. Йона дает себя поднять, но сразу после этого забирает руку.

– Нет! Я не могу встретиться с твоей мамой. И не могу сказать тебе почему.

Килиан опять хватает ее за руку.

– Ты про тот осколок? Она мне рассказала. Говорит, ужасно, что тебя довели до такого отчаяния.

– Я жалела, что помешала Минке выстрелить. Жалела, что она не убила твою маму. Я чудовище.

– Еще неизвестно, до какой ерунды я сам бы додумался, если бы столько просидел в Мин-III. Наверное, поджег бы всё к чертовой матери. Давай пойдем. Пожалуйста.

Они молча проходят в гостиную. Генриетта Хаверс, мэр Радовара, сидит за обеденным столом. Она кажется усталой и постаревшей. Яркая лампа безжалостно высвечивает морщины вокруг глаз. Рядом с ней сидит Залман. Он подмигивает Йоне своим единственным глазом, это очень забавное зрелище.

Йона невольно улыбается.

– Йона, как я рада, что ты наконец с нами. Садись.

Мэр предлагает ей стул напротив себя. Йона садится на самый краешек. Килиан усаживается рядом. Залман наливает им чаю и придвигает поближе к Йоне блюдце с шоколадом. Йона мечтала о шоколаде много дней, но сейчас от мысли о том, что коричневая жижа будет стекать по пищеводу, ей почему-то становится дурно.

– Йона, мне так жаль, что тебе столько всего пришлось пережить. Если бы мы раньше узнали, что ты в Мин-III, то…

Ее голос полон сострадания, но Йона чувствует, как в груди разрастается пламя. Кусок бетона в сердце превращается в лаву, и слова сплошным потоком вытекают наружу.

– И что бы вы сделали? Спасли бы меня пораньше? А что же все остальные дети? Андор! Ему десять лет! Он там уже много месяцев, совсем один. Он заклеил себе очки скотчем, понимаете? Можете себе представить, как он по десять часов в день в своих сломанных очках, стоя у конвейера, вставляет аккумуляторы в телефоны? Он выбивается из сил, чтобы только попасть домой, хотя его собственные родители продали его в дом-минус ради баллов на семейном счете.

Йона вскакивает со стула.

– А все остальные дети в районе-минус? Каждое воскресенье тысячи детей пишут родителям, что у них всё хорошо. Получается, родители понятия не имеют, на что они нас обрекают. А те, кто возвращается домой, и пикнуть не смеют, чтобы опять не угодить в дом-минус. И всё это придумали вы, уважаемый мэр. Вы – хозяйка этого города! И не говорите мне, что вы этого не знали!

Йона опускается на стул и закрывает лицо руками. Лава нашла выход наружу через глаза: горячие слезы падают на рукава красного свитера. Залман протягивает ей платок. Йона поворачивается к Килиану спиной и вытирает лицо. Пусть она его ненавидит, но всё равно он не должен видеть ее красные глаза и распухший нос.

– Я не хотела этого знать, Йона. До того как приехать к тебе, я ни разу не была в районе-минус, потому что так легче жить, когда не знаешь, что скрывается на изнанке Радовара. Я сама в заключении. – Голос мэра звучит тихо и успокаивающе. – Вот уже много лет. Я марионетка, Йона. И то время, когда я сама дергала за ниточки, давно прошло.

Йона хмыкает, и оглядывается вокруг, и обводит рукой всё, что видит: ультрасовременную кухню, огромный жидкокристаллический телевизор, широкие окна с видом на огни города.

– По всему видно, как плохо вам живется.

– Это не наша квартира. Но даже если бы это было так, золотая клетка – всё равно клетка. И, сидя в этой клетке, я была совершенно бессильна что-либо изменить и только смотрела, как город вокруг превращается в плотоядного монстра. Дай мне объяснить.

Йона складывает руки на груди и пожимает плечами. Килиан кладет ладонь ей на плечо, но она не реагирует, и он убирает руку.

– Я уже десять лет занимаю пост мэра Радовара. Когда я только приехала сюда, президент Старкин как раз закончил свою Большую Уборку. Он не тронул лишь центр города, то, что сейчас называется Верхними районами. А все остальные кварталы снес целиком. Утверждал, что только так можно избавиться от грязи. Всё снести, залить бетоном и асфальтом и поверх этого строить заново. Многих жителей согнали в районы на окраине города. Там он понастроил дешевых домов на каждом свободном участке земли. В промзоне рядом с заводами, на площадях, в парках… Но асфальт и бетон не могли скрыть тот факт, что Радовар – унылое гетто. Бродяги на улицах, недостроенные дома, страшная безработица. Из всех тогдашних бед самой страшной мне казалось безразличие людей. Они не верили в будущее, просто выживали среди руин. А из деревень в город прибывали всё новые и новые переселенцы. Люди жили на улицах целыми семьями. Нужно было что-то делать, в этом Старкин был прав. Он пригласил меня в Радовар за мои успехи в Кирве, городке на севере страны. Мы там раньше жили, там родился Леон.

– Кто? – Йона не может пропустить это мимо ушей.

– Леон. Килиан. Ки-ли-ан… – Мэр как будто пробует это имя на вкус. – Это имя ему гораздо больше подходит. Но его отец настоял на Леоне. Он однажды ездил на сафари и остался без ума от львов. Если бы родилась девочка, ее бы назвали Леона.

Отец? Йона вспоминает, как Килиан говорил, что тот давно ушел.

– Кирва тоже была бедным городом, пока я не начала эксперимент с новой системой: чем больше пользы семья приносит городу, тем больше баллов она получает, – продолжает Хаверс. – Высокие баллы давали возможность получать бонусы и льготы, например квартиру от города в хорошем районе. Успех был огромный, и Кирва стала процветать. К нам приехал президент Старкин, сначала один, а потом с Дианой Дейр, главой «КомВью».

– Что? А ей зачем было приезжать?

– Старкин сказал, что они вместе ездили по делам в шахты. Ты же знаешь, что в Радовии есть нужные для «КомВью» месторождения? Ни один комфон не обходится без частички Радовии… Я тогда не стала глубоко копать. Только через год я догадалась, что уже тогда у них был готов план порабощения города ради личной выгоды. И для реализации этого плана им нужна была я. Если бы я знала, чем они руководствуются, я бы ни за что не согласилась. – Хаверс молча смотрит в окно. – Но я забежала вперед. Вскоре мне предложили пост мэра Радовара, чтобы я ввела здесь ту же систему, что и в Кирве.