– Новые дома строят так, что они протыкают старые тоннели, как шампуры для шашлыка… – бормочет Йона про себя. – Он мне рассказывал. То есть Залман проделал эту дыру сам.

– Конечно. Нижний этаж Звездного Света был для него идеальной базой, откуда можно было планировать все свои действия, оставаясь при этом незамеченным. Отсиживаться глубоко под землей, пока не придет подходящее время. К тому же там я смог бы его найти. Я думаю, он знал, что рано или поздно я тоже уйду из дома.

– А Звездному Свету как раз требовался одноглазый техник?

– У Залмана есть связи по всему городу. Один из его знакомых нашел более престижную работу и устроил его на это место. Я нашел Залмана через два года, когда ушел из дома. И с его помощью основал Свору. У нас не было другого выбора – ситуация в городе становилась всё хуже, маму надо было остановить.

Йона откладывает бутерброд и выпрыгивает из кровати. Подходит к окну и смотрит вниз, на широкие дороги: там ходят люди, ездят машины, растут деревья.

– Мы же сейчас в Верхних районах?

– Да, но…

– А ведь это даже не квартира мэра. Я думаю, ваша еще больше и тоже где-то недалеко. – Йона не дожидается ответа от Килиана. – Не отвечай; конечно, это так. Вот что мне непонятно: как ты узнал, что в городе становится всё хуже? У тебя-то всё было хорошо! Или вы ездили на увеселительные прогулки в Нижние районы?

– Нет, до прошлого года я ни разу там не был.

– Пф-ф.

– Но ведь и ты там тоже не была.

В его голосе появился металл, которого Йона раньше никогда не слышала. Или слышала? Точно, вчера у Хаверс был такой же тон, когда она потеряла терпение. Килиан – настоящий сын своей матери.

– Да, я вырос в огороженном мирке Верхних районов, – продолжает он. – Мне можно было выходить на улицу, на каникулах мы ездили за границу, рядом со школой был парк. Мы с друзьями никогда не разговаривали про устройство города. Иногда в школу приходили новенькие из Средних, но, если они рассказывали что-то странное, мы не верили. А потом к нам в класс пришла Элиза.

– Элиза.

– Да. Она, как и ты, выросла в Космическом квартале. В Солнечной Короне. Она-то мне всё и рассказала. О строгих правилах в Средних районах, о том, что нельзя выходить на улицу, о том, что многие люди живут под землей. И даже немного о домах-минус, правда, со слов бывшего соседа по парте. Его семье посчастливилось выбраться из Нижних районов. И вот ей я поверил.

– А где сейчас эта Элиза?

– Не знаю. Вскоре после этого им пришлось вернуться в Средние районы. Но я никогда ее не забуду. Она открыла мне глаза. Я пошел к маме и пересказал ей всё, что узнал, но она ответила, что это слова неблагодарных людей, которые незаслуженно быстро поднялись наверх.

– Что? Ты пересказал всё маме и через какое-то время Элиза исчезла?

– Прекрати, Йона! Конечно, я не упоминал ее имени. Как ты могла такое подумать?

– Да уж, как я могла?

Килиан придвигается ближе.

– Я понимаю твою злость. Честно. Мне было очень тяжело тебе врать. Но если мы хотим бороться дальше, ты должна снова мне поверить.

Йона хочет ему верить. Нет ничего, чего бы ей хотелось больше. Но каждый раз, когда она уже готова его простить, она опять чувствует, как приземляется в его объятиях на жесткий асфальт за Восходом. Слышит, как мэр кричит: «Леон!», видит, как Серые бригадиры отводят Килиана к лимузину, а ее саму отволакивают к другой машине. А потом в памяти всплывает лицо с белым чубчиком и треснувшим стеклом очков. Йона крепко зажмуривает глаза и отгоняет от себя эти видения.

– Наверное, ты думаешь, что после акции в Восходе меня спокойно отпустили домой к маме? – шепотом спрашивает Килиан.

Йона чувствует у самого уха его теплое дыхание. Но она молчит и не открывает глаз.

– Нет. Меня отвезли в главный штаб Серой Бригады.

Тут Йона распахивает глаза.

– Что? Сына мэра?

– Именно сына мэра, – с горечью отвечает Килиан. – Меня держали там две недели, рассчитывая узнать что-нибудь о Своре. Но я не раскололся, как бы они ни старались. Меня оставляли на ночь с включенным светом, по два дня не кормили, угрожали отправить в самый страшный дом-минус, Мин-VII в горах. Говорили, чтобы я не рассчитывал на послабление из-за того, что моя мама – мэр. Мне уже тогда показалось, что всё это как-то странно. Мама на меня, конечно, страшно рассердилась, но отдать своего сына на растерзание львам из Серой Бригады? Это уже слишком.

Прости, прости, – эхом отдается у Йоны в голове. Она опять отгоняет от себя наваждение – на этот раз голос матери. До того как собственные родители отправили ее в дом-минус, она тоже не верила, что мамы могут быть чудовищами.

Килиан, задумавшись, берет ее стакан сока и выпивает в два глотка.

– Однажды меня вывели из камеры, потому что глава Серой Бригады хотел допросить меня лично. Меня отвели в шикарный кабинет на верхнем этаже, там было много света и стояли кожаные кресла. Глава ждал меня за своим столом. И тогда я понял, в чём дело. Мама не отдавала меня Серой Бригаде.

Йона видит, как глаза Килиана меняют цвет с фиолетово-синего на серо-стальной. По телу пробегает дрожь, и она получше закутывается в одеяло.

– Он почти не изменился за эти шесть лет. Мой отец.

Йоне кажется, что она ослышалась.

– Что?

– Серую Бригаду возглавляет мой отец. Бен Калтер.

– Что?! И ты не знал?

– Нет, я не знал. И только потом выяснил, что мама прекрасно об этом знала. Это было так ужасно, Йона. Когда я его увидел, я стал задыхаться.

Йона не знает, что сказать.

– Понимаешь, я с отцом никогда особо не ладил. Когда он нас бросил, я вообще на него разозлился. А потом, когда Элиза рассказала, какие ужасы творятся в Радоваре, решил, что он просто не мог больше жить с мамой. Я напридумывал себе, что он уехал в другую страну и там без помех вершит добрые дела. Как же я ошибался! Чудовище – не мама. Чудовище – это он.

– Что он тебе сказал?

– Сначала как будто расчувствовался. Даже попытался обнять, меня чуть не стошнило. Но когда заметил, что я его презираю, он тотчас переменился. Начал рассуждать о том, что я истинный сын своей матери, по глупости и упрямству не хочу делать то, что для меня лучше. «Нет ничего зазорного в том, чтобы выбирать сторону сильного, – говорил он. – Я поступил именно так. Помоги мне сделать наш город еще сильнее. Или, может быть, ты думаешь, что эта женщина, твоя мать, еще что-то значит? Нет, дорогой мой, она уже много лет никто». А когда он увидел, что я напуган, то громко рассмеялся.

– Я не понимаю.

Но Килиан ее, похоже, не слышит.

– Он сказал, что Генриетта Хаверс оказалась слишком слабой, чтобы сделать то, что от нее требуется, и президент Старкин уже через пару лет пожалел, что пригласил ее в Радовар. Если бы она не была в глазах общественности лицом гениальной системы Радовара, ее бы уже давно устранили. Но ее боготворит иностранная пресса. Знаешь, что он сказал? «Хорошо хотя бы, что она прекрасно умеет перерезать ленточки. И к тому же так любит тебя, что ее легко шантажировать».