— Злоба крадется за добротой, как тень за телом. Поэтому вместо того, чтобы заботится о своей доброй славе, забудь и о доброте и о зле. Ненависть появляется там, где есть милосердие. Поэтому вместо того, чтобы прослыть милосердным, отринь и ненависть и милосердие.

Я задумалась о значении этих слов. Так получилось, что в процессе спора мы с Тал Талом поменялись местами, и теперь я видела другую часть его профиля, который казался мне мягче, и сияние ночи уже освещало его лицо, придавая ему неземную красоту холодного принца.

— Господин Тал Тал, эти слова наверно правдивы, однако мне не познать пока что их истинного смысла. Как ни думаю, не могу понять каким образом должно отринуть добро и милосердие из своего сердца, если эти чувства так глубоко проросли во мне. Единственное, в чем я уверена, что должна помочь кому-то спастись, иначе вся моя жизнь будет прожита зря. Я ничем не могу помочь себе и, должно быть, возродилась заново для мести, но отчего же мой дух жаждет не мести, а наоборот просит меня сжалиться и направить тех, кто не знает куда идти. Отчего-то, быть может, это и прозвучит высокомерно, но я знаю истинный путь. И я хочу провести по нем тех, кто заблудился.

— Тогда… — Тал Тал мягко улыбнулся, — вы хотите стать Бодхисаттвой?

— Бодхисаттвой? Расскажите мне об этом подробнее, ведь я придерживаюсь другой веры.

— Бодхисаттвы — это такие существа, которые решили добровольно выйти из колеса сансары и отказаться от перерождения в нирване, хотя и могли бы достигнуть ее.

— Отчего же они отказались от этого высшего мира?

— От того, что хотят помогать людям. Они остаются в нашем мире и светят другим будто звезды, чтобы показать им путь наверх.

— Хах, — я опустила голову, — это будет слишком возвышенно для такого мелкого существа как я. Я не столь добродетельна. И совсем не уверена в том, куда мой свет способен привести других. Иногда я сомневаюсь.

— Отказываясь жить для себя, не поддавайся сомнениям. Если позволить сомнениям завладеть собой, будешь стыдиться своих возвышенных намерений. Делая людям добро, не требуй благодарности.

Тал Тал посмотрел на небо, не было ни дождя ни снега, и крупные яркие звезды блистали на ночном покрывале.

— Вот только я не Бодхисаттва, — тихо ответила я.

Тал Тал перевел взгляд на огонь:

— Но … иногда… я думаю, что ты и правда послана Небесами. Поэтому позови меня, если нужна будет помощь, и я постараюсь не подвести Небо.

Я посмотрела на него, а он на меня. В его глазах пылал огонь, а в моих отражался синий снег.

17. Кимчи

Провинция Гуанчжи. Трактир «Жареная жаба».

Мороз все крепчал. Время перевалило за полночь. Те из постояльцев, кто не смог получить заветной комнаты с отдельным проживанием ютился за столами в общей зале.

На улице сидеть больше не имело смысла, и пора было отправиться внутрь. Я сильно окоченела, но не подавала вида, так как заходить самой мне не хотелось. Было что-то волшебное в этой ночи и установившемся молчании между мной, Тал Талом и Баяном.

В нашей небольшой комнатке казалось очень тепло от пылавшего камина. Я с радостью опередила мужчин и протянула руки к огню.

Баян, распространяя вокруг себя сильный запах костра, которым он пропитался в своих неутомимых бдениях, сел за стол.

Тал Тал по привычке проверил нет ли кого за дверью, выглянул в окно, запер его и застыл с мечом наперевес, загородив собой проход.

Меня не прекращал мучить вопрос о том, как мы устроимся на ночлег, но почему-то задать его я не решалась.

— Пожалуй, теперь стоит напиться! — Баян ударил кулаком по столу, — Тал Тал, вели нам еще вина принести.

— Да, господин, — Тал Тал спрятал улыбку.

— Что вы еще сидеть будете? — неуверенно спросила я, — разве спать не хотите?

— Я сказал, что хочу выпить как следует! — рявкнул Баян.

— Я также не хочу спать, — ответил Тал Тал, поудобнее размещаясь за столом.

Мои глаза уже слипались, и я с трудом представляла, как смогу вместе с ними просидеть еще всю ночь, а потом отправиться в путь. Если честно я даже не знала, куда мы едем и зачем.

После того как слуга принес вина и закусок, я аккуратно села на кровать. Собственно это был невысокий помост, устланный матрасом, тонким одеялом и квадратной подушкой, которой здесь все пользовались.

Баян и Тал Тал увлеченно беседовали, не замечая меня и не зовя с собой. Я скинула сапоги и уселась на матрас с ногами. Подождала немного, но никто не обратил на меня внимание. Тогда я, не раздеваясь, забралась под хлипкое одеяло и улеглась на подушку. Мои веки стали сразу закрываться, сон словно черная кошка незаметно подкрался. И я уже не могла контролировать себя. Сознание уплыло, несмотря на некоторые тревожные мысли, проносящиеся в голове.

Время от времени я просыпалась от того, что Баян разбивал очередной кувшин о пол, а Тал Тал тут же пытался его утихомирить. Один раз я проснулась от того, что Баян затянул песнь:

— Каурый мой иноходец

Стремится вдаль, вырывая поводья.

А у моей любимой милый нрав

Стремлюсь я к ней, к счастью своему.

Прекрасный скакун каурый

Мчится, и тороки развеваются.

Единственная моя, к твоей любви

Истинно сердце мое привязано.

Родовой каурый мой скакун

В просторной степи покажет силу свою.

А чувства встретившихся двоих,

Чем дольше, тем счастливее…

— Как романтично, — пробормотала я и опять уснула.

В следующий раз, когда мое сознание пробудилось, они говорили о чем-то:

— Я бы и хотел, только неприкасаема она… — прошептал Баян.

О чем это он? О ком? Я натянула одеяло на подбородок.

— Дело — дрянь…

Какая такая дрянь. Он сказал дело или тело? Кого он имеет в виду. К какой еще дряни он собрался прикасаться, к какому телу? Это же не обо мне. Ей-Богу, странно это.

— Иногда нет сил удержаться, но все же я не стал бы… — ответил Тал Тал.

Что у него стал? Или не встал? Проклятая глухота, иногда я спросонья плохо слышу. Что они там такого обсуждают? Я встревожено приподняла голову и на всякий случай развернулась к ним лицом.

Неожиданно было темно. Догорающие угли в камине едва освещали комнату. Тишина. А нет, не тишина. Громкий храп раздавался на все помещение. Да что это такое. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я могла различить, что возле камина, укутавшись в шубу, спал Баян, распространяя этот самый храп.