— Пусть Лине принесет грога. Только непременно сама, а то последний грог, который я пробовала, имел странный вкус.

— Да нет, не стоит суеты…

Драконир поднял на меня умоляющий взгляд. Быстро он сдулся, весь вспотел, побелел, косит глазками на выход. Задавив неуместное сочувствие, я прибегла к спасительному прикосновению к плечу и ласковой улыбке, которая так хорошо действует на вейров. И почему я раньше до этого не додумалась?

— Ну что вы, после долгой дороги обязательно следует выпить грога.

Прости, вейр, но я собираюсь беспощадно тебя использовать. В темную. Впрочем, не тебя одного.

— Я принесла, вейра Эль, все как вы указывали…

В дверь с подносом протиснулась Лине, покосившись на императорских стражей. Лицо у нее было совершенно белое от ужаса. На коварную отравительницу она походила даже меньше, чем я на роковую красавицу.

Мне потребовалось меньше минуты, чтобы выпроводить ошалевшего вейра вместе с грогом за пределы кабинета.

— За этой дверью королевские стражи, — почти насильно я заставила Лине сесть в кресло. — А вот за этой — Его Величество. Он, между прочим, возмущен творящимся в Черных пиках беззаконием. Даже пообещал мне подарить изумрудные серьги в утешение. Как думаешь, сколько ты проживешь после того, как я расскажу ему, что вспомнила, что случилось в день прорыва?

Я наклонилась поближе, чтобы оценить эффект, и удовлетворенно хмыкнула.

— Вейра Эль, прошу вас… клянусь косточками матери, я не виновата!

Кажется, меня разжаловали из рыбок и ящерок обратно в вейры.

— Конечно, — понимающе кивнула.

Безотказный прием, который виновные всегда понимают неправильно.

— Это правда, сама бы я никогда! — Лине вскочила, судорожно прижав к объемной груди руки. — Письмо… Мне приходило письмо.

Жизнь Лине была простой и понятной до тех пор, пока ей не заинтересовался тайный императорский сыск. Работая наводчицей, она искренне считала, что ее участие в преступлениях минимально. Сама-то она никого не убивала и не грабила, и доля у нее была невысокой. А что? Вон как некоторые живут богато, едят на золоте, в бархат одеваются, смотрят на нее свысока лишь потому, что повезло в жизни родиться драдером, разбогатевшим на ростовщичестве.

Однако Лине сочли виновной наравне с остальной бандой. Ее должны были казнить последней, но накануне расправы ей в камеру принесли письмо. На белой тисненой бумаге изящным почерком было выведено ее спасение. Вы совершили ошибку, говорило письмо, но каждый может вымолить прощение, послужив родине. Мы наслышаны, говорило письмо, о ваших кулинарных навыках, а стало быть, поезжайте в Ленхард, и приложите все силы, чтобы искупить свой грех.

Почему-то Лине решила, что ее искупление ограничится пребыванием в военной зоне. А потом письмо пришло снова, ровно в день прорыва. Письмо требовало проследить, чтобы Эль не пережила этот день. И это письмо имело необоримую власть над разумом Лине: бумага с золоченой каемкой, острый, опасный почерк, витиеватые словеса, конверт, весь атласный на ощупь… Такой в руки взять боязно, вейра Эль. А коль вы меня выдадите, то какая ж разница, кто меня убьет, император или тот, кто написал это страшное письмишко?

— Что ж… Иди, Лине.

Лине тут же цепко вцепилась в мой рукав:

— Вы ж не выдадите, вейра Эль, я ж не сама, я ж по высочайшему указу… Там ведь как написано было — сама императорская семья сделается мне обязана за вашу смерть.

— Иди.

— Но вейра Эль… — плаксивым голосом воззвала ко мне Лине, но я жестко указала на дверь.

Тут было о чем подумать. Зачарованное письмо, конечно, сгорело после прочтения, и ни автора, ни отправителя вычислить было нельзя. Но только одно можно было сказать наверняка — я попала в Ленхард вовсе не по ошибке, кто-то совершенно сознательно перестроил координаты портала.

А если предположить, что нападение Кайне и мое свидание с перевертышем тоже было организовано свыше? Кому и чем я настолько мешаю?!

Но ведь это просто смешно! Чтобы меня обезвредить, достаточно низвергнуть, что, собственно, уже случилось. Однако ради моего убийства затеяли наисложнейшую запутанную игру, втянув в нее кучу посторонних.

Во всей этой ситуации был только один плюс. Кто бы ни хотел меня уничтожить, Теофас в этом не участвовал, иначе он бы знал, что я здесь и не стал бы меня лечить, да и письма… Это не в его обычае. Тео предпочитает избавляться от неугодных бескровно. В смысле, «вспых» и нет человека, сгорел человек на работе.

К тому моменту, как пьяные дракониры вывалились из кабинета Анхарда, я уже приняла решение. Если меня загнали аж в Ленхард и знали дату прорыва, то выжить мне не удастся. Даже артефакт Тео может не защитить меня. Он ведь уже закреплял на мне браслет-слежку, и тот жуткий перевертыш расколол ее, будто орех. Нет… браслета недостаточно.

Мне нужно разбудить своего дракона.

«И магию, — шепнула улитка. — Без магии ты беззащитна».

Она говорила про темную магию, но я отчаянно хотела вернуть свою настоящую — белый искрящийся поток силы, рожденный из магических телесных жил. Темная же магия… Все еще вызывала во мне страх.

Анхард оперся ладонями на мой стол, дохнув на меня семипроцентной выжимкой шалассы — алкогольной травы, которую добавляют в крепленые вина для лучшего эффекта. Хотя уж куда лучше. Если он отпустит стол, то сядет на шпагат, а то и вовсе свалится пьяной кучей посреди кабинета.

— Эле…Э…Элечка, — я с тщательно скрываемым отвращением уставилась в красное лицо Анхарда.

Не люблю пьяных.

Командоры первого и пятого крыла доблестно поддерживали друг друга и передвигались под углом в сорок градусов. Рейнхард, тоже изрядно пошатываясь, тащил на себе Ранаша, а Тео, весело посвистывая и проходя мимо, ткнул в бок Анхарда, а когда тот окончательно сполз, взвалил на плечо.

— Элечка, не води шашни на работе, — он весело мне подмигнул.

В отличие от своих собутыльников он был трезв как стекло. Почему-то мне почудилось, что за развеселой оболочкой праздного принца он страшно замучился и устал.

Дни шли, сливаясь в серое месиво.

Днями я чахла над запутанной документацией, ночами слушала лекции из страшного камушка под нравоучения своей улитки. Но все мое тело, все существо было нацелено на одного единственного человека.

Были дни, когда я ненавидела себя за то, что реагирую. За то, что сердце билось, как сумасшедшее, когда он наклоняясь, в шутку спрашивал:

— А что, если я скажу, что люблю тебя, Эль?

— Даже не думайте, Ваше Величество, —