Да, возможно, это выход. В вечном мраке нет места теням, духам и сущностям. И мы создавали их самостоятельно. А хранители — сущности. И сейчас предлагали свою силу в обмен на собственное выживание рядом с нами. Значит, им известен ритуал. Значит, я смогу о нём узнать. И если не выйдет с хранителями…

По пыльной стене расплывалась тень, порожденная сиянием обережного символа, и я рассеянно обвел пальцем её контуры. Эрения, мой двуликий мир — изначальный, все остальные — только его повторения, измененные, слабые, но наверняка населенные сущностями. И за его пределами — мириады живых миров, полных наших повторений. И одно из них вполне сойдёт за тень. Если хранители откажут, если обрекут на смерть… Надо поднять старые заметки. Среди них наверняка есть упоминания о других мирах. Я никогда не вникал в тот бессвязный бред, что записывал от нечего делать. Теперь его время пришло. И мне пора учиться.

Мышь длинно и пискляво выругалась.

— Не голоси, — попросил ровно. — Тебе повезло родиться с крыльями, а нам приходится их добывать. И беречь. Не ори, говорю. Я всё решил. Что? — переспросил, повернув голову к своей спутнице. — Какая паутина? Символ от предсказательницы? Символ настоящего? — и скептично улыбнулся: — Думаешь, я запутался? В паутине сил и возможностей? Не зная, что выбрать? Напротив. Я знаю.

Она тяжко вздохнула и со свистом выдохнула. И вновь попыталась визгливо достучаться до «тупоголового» меня, объясняя. Попал в паутину требований общества? Да, не без этого… А без этого в будущем Полуденном мире не выжить. Подменяю важное несущественным? Вероятно. Вероятно, дар писчего важнее — ибо изначальный и врожденный. И живи я две-три эпохи назад — в те времена, когда пишущим поклонялись, — выбрал бы дар без раздумий. Но я живу в суровое время, где нас считают неполноценными. И недостойными хорошей работы. А порой и жизни.

— Хватит! — не выдержал. — Да, тупоголовый, да, запутался! Согласен, только замолчи! И не мешай. Я действую по обстоятельствам. А они… красноречивы. Не тебе жить в Полуденном мире изгоем. И не тебе… — и посмотрел на нахохлившуюся мышь с интересом: — А магия-то в тебе останется? Или Полдень выжжет её, так же, как и мою? И не будет ни этой сущности, ни её возможностей?

Мышь заткнулась и опустила сиреневые глаза. Я хмыкнул. Ясно. Выжжет. И мышка под солнцем Полудня станет обычной летучей мышью. Слепой и беспомощной. Равно как и я. То есть тень нужна. И сущность, полная сил, станет отличным источником. Моя спутница встрепенулась и разразилась новой писклявой трелью-объяснением. Не выжжет, если я буду писать. Если я постоянно буду писать. Сила моей работы — это её мощь. У меня два потока — сила ночи и писчего, и у неё два. Сейчас. Потом останется только один, если я приму дар. Или — ни одного.

— Всё, довольно, — я устало поморщился: от её вредного писка разболелась голова. — Мне пора. А ты… Ты — или со мной, или не мешай.

Она тонко пискнула и просительно сверкнула глазами. Я задумчиво посмотрел на пыльную стену и открыл сумку:

— Ладно. Ищи. Если найдешь что-нибудь приличное… Хорошо. Я начну.

Много ли надо пишущему для работы? Было бы, чем да на чём. Есть стена с толстым слоем пыли. Есть руки и пальцы. И есть память о маминых сказках. Мышь права. Пути отхода лучше готовить заранее, особенно если хранители решат, что место рядом со мной давно занято. Прежде я писал на стенах башни, успокаиваясь. Выплескивая эмоции после боя, описывая собственное прошлое, чтобы освободиться от лишних мыслей. И меня услышали. И на той стороне работа уже началась — я чувствовал и наблюдение, и незримое присутствие. Пора закреплять связь.

— Я работаю, а ты прикрываешь мне спину, так? — и придирчиво изучил стену.

Мышь согласно пискнула, копошась в сумке и шурша заметками. Вот и ещё одна причина отказаться от дара. Я, мужчина, потомственный высший маг — и спрячусь под крылом летучей мыши? Унизительный бред. Но отход нужен. И ничего не попишешь. Кроме необходимой истории одного из моих повторений. Чтобы позвать. Чтобы услышала. Чтобы откликнулась и открыла дверь. Я улыбнулся, поймав брошенный мышью огрызок записей. И чтобы пошла навстречу. Связь между пишущими — всегда двусторонняя. По легенде. Проверим.

Я развернул лист и вчитался в косые строчки. Набросок идеи — ни начала, ни конца. Но это и неважно. Важна личность. Я закрыл глаза, представляя, и быстро проговорил про себя зарисовку. И ещё раз. И снова. И снова. Десять, пятнадцать, двадцать раз — да хоть сто. Проговаривать, звать и убеждать. В том, что мне нужна помощь. А она, побери меня Полночь, нужна. Жизненно. Мало ли… И мне ответили. Тихий шёпот эхом пронесся по узкому коридору, ероша пыль. И в спину уткнулся чужой взгляд.

Мышь довольно пискнула. Я обернулся. В кругу обережного света мялась босоногая и простоволосая девица. Встрепанная светлая коса, растерянные голубые глазищи и заплаканное лицо. Точно моё искаженное кривым зеркалом отражение — и внешне похожа, и такая… другая. И её коротенькая жизнь чередой ярких картин пронеслась перед моим внутренним взором. Так мало прожить и ещё меньше сделать… Слабое повторение. Но сильнее остальных, раз откликнулась.

Я разочарованно фыркнул. Мир Эрении жесток, и мы привыкли ценить каждую прожитую ночь, цепляться за каждое мгновение и двигаться вперёд. Постоянно и непрерывно. Даже если путь сокрыт, даже если от усталости подкашиваются ноги. Остановка — всегда падение, а падение — всегда смерть. Я внимательно присмотрелся к своему повторению. Да, столь никчёмную жизнь и забрать не жаль. Сущностью в моём мире она сослужит большую пользу, чем простым смертным — в родном.

Девица поморгала, невольно коснулась своего символа на щеке и поджала губы. Конечно, ничего не понимает. И не поймёт, потому что мы говорим на языках разных миров. Пока.

— Твоя жизнь меняется, — произнёс я тихо, и девица уставилась на меня, недоуменно моргая. — Отныне твоя жизнь не будет прежней. Работать придётся вместе и много. Привыкай.

Она нахмурилась и испуганно огляделась. Я вздохнул и повернулся к стене. Ладно. Не понимает на словах — поймёт на примерах. Из жизни. И начнём… с простейшего. С прошлого. С того мгновения, когда она впервые позвала. Приснилась и обнаружила себя. И показала мне свой мир. И попросила помочь. Начнем с прошлого…

Под пристальными взглядами своих попутчиц я повернулся к стене и быстро пошёл вдоль неё, на ходу пересказывая самому себе короткую историю чужой жизни, выбирая удачные сцены и оставляя на пыльном камне косые записи. Буквы ложились древней вязью, вспыхивали и слабо мерцали в темноте, а я неторопливо вплетал в строчки истории заклятье.

Да, начнем с простейшего…

Удивительно, но утром я проснулась не от будильника. Я просто… проснулась. Сама. С ощущением, будто вырвалась из тяжёлого кошмарного сна, в котором случилось… слишком много плохого и страшного. И, едва я потянулась и села, как зазвонил телефон. Судя по мелодии звонка…