на пределе своих сил и безотрывно смотрит на пятно. Но оно постепенно уменьшается, тускнеет, и наконец, когда до него остаётся пара шагов, совсем исчезает, только несколько крупинок пыли оседают к его ногам. Как будто законы пространства нарушились, и, двигаясь вперёд, он на самом деле шёл назад… И полностью потерял сидящего человека из виду…

«Надо идти вперёд, чтобы вернуться обратно», — заключает он. «Ты тронулся, — отвечает другой он, и в его голосе гнев и страх. — Надо поворачивать прямо сейчас, иначе нам не выбраться отсюда. Прямо сейчас, давай же!»

Эти слова доставляют беспокойство, ему хочется отогнать их или прихлопнуть, чтобы они не зудели в его голове. «Надо подождать пока они вылетят наружу, тогда и прихлопнем их!»

— Бред! — внезапно громко произносит он вслух и пугается собственного голоса.

…Он с удивлением оглядывается вокруг. Кажется, он простоял здесь довольно долго. Но он не может сказать сколько, не может оценить даже приблизительно, потому что потерял все временные ориентиры. Чувство времени перестало работать. Он слишком долго находится в мире, где ничего не меняется. Ветер по-прежнему равномерно гудит. Облака несутся по небу, чтобы смениться точно такими же, словно двигаются по кругу, как лошадки на карусели.

И тут он слышит новый звук. Тихий, низкий звон. Неприятный, словно скребущий по слуху. Кажется, что звенит отовсюду. Он вертится на месте, пытаясь найти источник звука, даже становится на колени и как дурак прикладывает ухо к пыльной дороге. Это никак не помогает, только в носу начинает чесаться от пыли.

Далеко-далеко на горизонте чернеет и подрагивает точка, и, если всмотреться, понимаешь, что она движется. Точка виднеется в той стороне, куда плывут облака, только чуть обособленно от дороги. На этот раз он его не упустит, чем бы оно ни было!

Он снова шагает и гребёт изо всех сил, но уже через пару десятков шагов чувствует, как резко усилился и похолодел встречный ветер. Может, это и не ветер, может это сам воздух стал плотнее и сопротивляется нажиму его тела. Гул и звон становятся громче и тоже как будто тяжелее. Теперь он идёт наклонившись, словно пловец, готовящийся к прыжку в воду. Лица он уже не чувствует, руки и ноги тоже быстро коченеют.

Ему начинает казаться, что звенит студёный воздух, что это перезвон невидимых сосулек и кристалликов льда, сталкивающихся друг с другом. Галька, попадающаяся под ногами, и вправду ощетинилась белыми рожками инея. Защищаясь от ветра, он не смотрит на точку впереди. Кажется, поднимешь лицо навстречу горизонту, и ветер выдует глаза из глазниц. Когда он наконец притормаживает, чтобы из-под ладони посмотреть, не исчезла ли точка, то видит человека. Человек через поле идёт прямо к нему. Контуры человека отчетливы, и расстояние до него совсем небольшое, так что кажется невозможным, что он сейчас просто исчезнет.

Он думает, что человек похож на егеря, словно все егеря на одно лицо и один костюм, словно он видел хоть одного живого егеря. Одет «егерь» в тёмно-серый меховой полушубок, длинные шерстинки которого покрыты инеем, как старое дерево мхом. Полушубок сливается с округлой бородой, серо-седой и тоже густо присыпанной инеем. На голове у человека какой-то колтун из шерсти, так что невозможно понять, шапка это или его собственные волосы. Глаз не видно — они прячутся за тёмными очками, напоминающими лошадиные шоры. Очки эти, видимо, должны защищать от холодного ветра. Впрочем, ветер перестал быть таким лютым, как только бардонавт остановился и перестал прорываться вперёд, проламывая телом ледок. Двигается бородатый быстро, и фигура его даже во время движения не выглядит размытой.

— Здравствуйте! — искренне радуясь, выкрикивает он поверх гула и звона, как только человек выходит на дорогу.

— Кто ты такой? — спрашивает «егерь», не отвечая на приветствие. Голос у него низкий, грубый, недружелюбный. «Егерь» стоит теперь напротив него, и он может разглядеть отдельные снежинки в его бороде — «егерь» выше его на голову.

— Я бардонавт, я передаю сообщения… — начинает отвечать он, хотя сам не уверен в своем ответе.

— Вижу, что бардонавт. Какого хера тебя, бардонавт, сюда занесло?

Становится ясно, что милой беседы о том о сём и о погоде не выйдет…

— Я заблудился, — он почти не врёт, но продолжает чувствовать, что со словами что-то не так. — Не знаю, сколько времени я здесь.

Вообще, покойнику можно и рассказать правду, но он осторожничает.

— Ты давай не юли, малый… Что ты здесь выискиваешь?

Наконец он понимает, что не так. «Егерь» говорит о нём в мужском роде, и он отвечает ему о себе также. Конечно, он частенько думает о себе в мужском роде, и в эти моменты обращение «он» кажется ему абсолютно естественным. Но «он» звучит только в его голове. Всё разбивается, как только появляется другой человек. «Девушка!» — произносит этот другой, и Стася знает, что человек обращается к нему. Но «егерь» назвал его «малым»!

Суммируя подозрительность, грубую манеру, странный внешний вид и чёткие очертания человека в полушубке, он заключает, что это «новоприбывший» и, возможно, до того, как умереть, этот человек имел проблемы с законом. А может был бездомным — вон какой нечёсаный.

— Да вы не волнуйтесь, я же не из полиции.

— А? Откудова-откудова?

Мужчина разражается странными звуками, борода его начинает вздрагивать, растрясая иней. Он понимает, что «егерь» смеётся.

— А что это там в кармане у тебя? — спрашивает.

Он с удивлением хлопает себя по карманам, по ногам, онемевшим от холода под джинсами, и вспоминает о бесполезном китайском компасе. Уж лучше б обычные наручные часы надел. И термобельё. И носки из собачьей шерсти.

Он достаёт ложку, показывает и, только собирается объяснить, что это такое и зачем он это таскает с собой, как «егерь» выхватывает компас и начинает жадно теребить его руками в мохнатых перчатках. «Егерь» ощупывает компас не глядя, во всяком случае, не наклоняя головы и продолжая смотреть вперёд, так что, если бы он секунду назад не углядел отвисший карман и не выхватил ложку с такой ловкостью, Стася бы подумал, что эти странные очки — вовсе не защита от ветра, что это очки, какие носят незрячие.

— Обменяешь? — спрашивает бородатый с вожделением в голосе, словно у него «горят трубы», а в ближайшем ломбарде ему за ложку дадут денежку на бутылку.

Стасе компас ни капли жалко, и он спрашивает больше из любопытства: «А на что?» «На твой обратный ход», — цедит собеседник нехотя, отворачивается и куда-то отходит…

Он решил не уточнять и не переспрашивать, просто плыть по течению в русле облаков