Печатая шаг, в сторону городских стен промаршировали три дюжины децимариев. Одеты в чёрные плащи, в руках копья, лица недовольные.

В городе дошло до бунта, уже против Шестёрки, но децимарии жёстко навели порядок, оправдывая прилипшее прозвище, из седого, казалось, навсегда мёртвого прошлого. Каждый десятый в городе был схвачен, многие из них сожжены или расстались с жизнью в Магикусе. Жестокость помогла, город притих, но подняло голову самое мерзкое со дна душ. Сосед возненавидел соседа, спеша донести, прежде чем оклевещут самого.

Мелкинды Дециара спасло то, что жили особняком, анклав небольшой, но дружный и когда-то влиятельный. Увы, времена благоденствия позади, и чужаки среди людей вот-вот станут крайними за общие беды.

На площади вокруг Магикуса ряд мраморных статуй. Герои былых времён глядят с укоризной на суетных потомков. Я иду мимо, и герои сменились королями, от последней в ряду статуи постамент и обломки ног. Надпись пытались сбить, но скульптор знает своё дело – буквы выбиты глубиной в палец. Я разобрал «… Рафке».

Мне не по нраву попытки вернуть прошлое, просто совпали чаяния мелкиндов и мои мечты о магии. Я принял предложение формально, ничего не вышло, Фитц цепко хранит тайны. А местные мелкинды, они ещё поймут – былому возврата нет. Чем раньше, тем лучше.

Через каждые шагов двести городских стен тонкие как спицы башни, верхний этаж переделан в подобие маяка, что сияет магическим светом. Сейчас башни мертвы, и это предельно ясно каждому чудищу за сто лиг окрест.

Город умирает без магии, построен в недружелюбных местах. Вокруг скалы, вместо доброй земли – глина, что не желает родить зерно. Северо-восточных склонов гор избегает солнце, и виноград растёт с лесной орех, а не с яблочко. Пашен чуть, гномы сотню лет рыли недра гор и выели до пустой породы. Торговые пути послушно идут к сильным молодым королевствам, обходят неудачников стороной. Только ухищрениями магии удавалось выживать, даже жировать. Пока не иссякли обломки Чаши Симарина.

Вон они, на столбах вокруг и над Цирком Магикус, жалкие остатки мощи тратят в бессмысленное свечение.

Из земель тянули все соки, магией заставляя родить там, где бесплодно, сиять там, где тускло. Теперь изнасилованная земля мстит с лихвой. Упырями и великанами, дождями на всю зиму и горными лавинами, что отрезали перевалы.

Я остановился, ноги гудят, точно прошёл полдюжины лиг. Так и есть! Трижды Магикус обошёл. Солнце окончательно село, но слуги щедро жгут масло в фонарях, и Магикус залит праздничным огнём. Глашатаи сорвали глотки – в полночь представление, и народ в богатых одеждах спешит к центральным входам. Я к боковым казармам, ведь сказано, объявления на каждом городском столбе: любой желающий на свой страх может сразиться в Цирке Магикус – и уйти с победой и призом!

Только магу путь назад заказан.

Я постучал в дубовую дверцу. Открыла заспанная рожа, такая широкая да дебелая, не во всякую дверь пройдёт.

– Тебе чего?

У меня сжалось внутри. Губы непослушно произнесли:

– Я доброволец, пустите.

– Что-о? Не смеши! Доброволец! А-ха-ха-ха-ха! За десяток лет не видали ни одного! Пшёл вон, бродяга!

Дверь захлопнулась, я с постыдным облегчением перевёл дух.

Плечи будто тянет к земле, я поплёлся, спина горбиком, восвояси.

«Талисман, добуду Талисман, тогда и спасу, весь сияющий от магии, во взгляде море огня, одежды развеваются величественно под невидимым ветром! Да-да, Унрулию тоже спасу из лап мерзкого полутролля! И Анвейн найду, и принцу Джетсету помогу вернуть законный трон!»

Я немного воспрял, по-хозяйски посматриваю на тёмную громаду гор.

Дверь позади скрипнула.

– Эй, шутник! А ну, вертай взад! – донёсся новый, властный голос. Простучали тяжёлые шаги подбитых металлом сапог, и я оказался в окружении дюжины мрачных децимариев.

Страх из подбрюшья сполз в колени, сделав и ноги ватными. Но первый шаг к вратам испарил, прогнал слабость прочь. Я гордо расправил узкие свои плечи, изнутри прёт ухарское, залихватское веселье!

Децимарий с брюхом поверх ремня суёт копье соседу, пальцы-колбаски с трудом сплелись в мудрёный охранный знак, щупает что-то угловатое и острое под одёжкой. Остальные в привратной каморке замерли с выпученными глазами, в руках дрожат от напряжения копья, острые кончики готовы пришпилить как жука.

За рядком стражей запыхался вельможа, старший брат, лейтенант, или как их кличут. Костюм чернее ночи и обтягивает мощную грудную клетку, брюки лопаются на толстых, с бревно, бёдрах, заправлены в голенища зелёных гоблинских сапог. Вельможа покачивается с носка на каблук, набычился, руки в боки, большие пальцы цепляют ремень. Лицо словно из камня высечено, тяжёлый подбородок – валуны колоть – прикрывает мощную шею получше рыцарского хауберка. Выше незначительная голова, а тёмные глазки посажены так близко, одним пальцем выбить. Ремень вельможи украшен серебряной чеканкой, на бляхах монстры в длинной цепочке похабных поз. В ножнах короткий, но широкий клинок, почти тесак, рукоять по краям грубой кожи в середине отполирована до шёлкового блеска. На груди охранный амулет, оранжевый металл сияет вызывающе нагло, здесь, в страшном любому магу месте.

– Доброволец? – скептически вопросил вельможа, мерит взглядом ширину плеч и рост. Презрительный фырк оросил заросшие салом спины децимариев. – Только не говори, что пришёл биться на секирах!

Вельможа кивнул на столик в углу, там крест-накрест меч и секира.

Я скрестил на груди руки.

– Не стану. Я пришёл сражаться… магией!

Децимарии вскинули опущенные было копья, кончики дрожат, и страх белой мукой проступает на лицах. Вельможа ни чёрточкой не дрогнул, лишь ноздри расширились, как у хищника на запах дичи.

– Видал сумасшедших всяких, но такого… поверить на слово не могу. А ну как лжёшь? На посмешище перед публикой выставить вздумал?! Докажи, что маг!

Вельможа схватился за охранный амулет. Я, показав зубы в наглой усмешке, хлестнул неслышным приказом. Вещица вспыхнула белым огнём. Вельможа с проклятием оторвал пальцы от раскалённой безделушки, на мягкой как мёд поверхности отпечатки. С губ вельможи вот-вот сорвётся смертельный приказ, и я прекратил баловство.

Вельможа поплевал на подушечки пальцев, послышалось шипение, чёрная корка лопается, в трещинах алая плоть. Камень лица раскололся в гримасе ненависти.

– Убедительно? – спросил я сухим тоном, как Фитц на лекции по основам магии.

– В камеру его, в особую!

Децимарии выпростали амулеты из-за пазухи, подгоняют остриями копий вниз по коридору, мимо нелепых статуй калек. Белым мрамором застыли существа без руки, без ноги, у иных смертельные на вид раны. Я замер на миг перед изваянием. Полный застывшей ярости эльф замахивается правой, кисть обхватывает рукоять невидимого меча, левая простёрта вверх открытой ладонью, пальцы выгнуты в страшном напряжении, словно небосвод держат. Голова откинута назад, глаза широко раскрыты, меж лопаток эльфа предательский кинжал. Я качнул головой на безумство скульптора.