Галиот подошел к нему и на расстоянии полумили встал на якорь. Темная кромка берега была пустынна.

– Может, он безлюдный, как и предыдущий остров? – спросил Беневский у Чурина.

– Не знаю, – тот качнул головой, – я в этих местах не бывал.

– Шлюпки на воду! – скомандовал Беневский. – Надо провести разведку.

На веревках шлюпку спустили вниз, под борт «Святого Петра», в нее спрыгнули Винблад, Степанов и двое матросов.

Когда до берега оставалось совсем немного, из зарослей, из-за камней стали появляться люди. В руках они держали луки и копья, настроены были враждебно, совершали угрожающие движения, что-то выкрикивали.

– Возвращаемся назад! – приказал матросам Степанов.

– Зачем? – меланхолично спросил швед.

– Надо взять несколько собольих шкурок для подарков, еще чего-нибудь. У нас полно медных поделок… Людей на берегу обязательно надо задобрить.

– Верно, – швед согласно наклонил голову. – А еще – взять по паре пистолетов… Пара пистолетов за поясом нам никогда не помешает.

– Андреанов, а вы с напарником возьмите ружья, – велел Степанов матросу, – и пороху с пулями… Мало ли что.

– Будет исполнено, – ответил Андреанов с достоинством наклонил голову.

– Неплохо бы нам и хорошего охотника прихватить с галиота. Того же Митяя Кузнецова.

Швед медленно покачал головой.

– Не надо.

– Чего так?

– Можем напугать этих туземцев, – Винблад развел руки в стороны, – что совсем не в наших интересах.

– Не в наших, не в наших… – пробурчал Степанов недовольно.

– Нам не воевать надо, а дружить.

Но и во второй заход не удалось пристать к берегу – там собралась целая толпа, ощетинилась копьями и луками, заорала угрожающе. В шлюпку полетели стрелы.

– Вот нехристи, – Степанов выругался. – Разворачивайтесь, ребята.

Матросы двумя сильными гребками весел развернули шлюпку на месте, сделали это артистично, и, сцепив зубы, вновь поплыли к галиоту.

На этот раз с собой взяли два круглых, в изящных кованых рамках зеркала, еще издали начали ими ловить солнце и посылать яркие лучи на берег.

Как ни странно, это подействовало на суровых островитян, они опустили луки и копья.

Шлюпка пристала к берегу.

Не возвращалась шлюпка долго, Беневский начал беспокоиться: не случилось ли чего?

– Петр Петрович, ты не слышал – не раздавались ли на берегу выстрелы? – тихим встревоженным голосом поинтересовался Беневский у Хрущева.

– Не раздавались. Точно не раздавались.

– Но ни людей, ни шлюпки нет, – Беневский с досадой вскинул подзорную трубу, прошелся ею по берегу. – Куда же они шлюпку подевали? Не видно.

– Привязали где-нибудь за камнями, потому и не видно. Что будем делать?

– Остается одно – ждать. Другого не дано, – Беневский вновь вскинул к глазам подзорную трубу, пошарил ею по кромке берега. – Насколько я знаю, Япония признает лишь одну страну в мире – Голландию, все остальные страны для нее не существуют. Поэтому будем выдавать себя за голландцев.

Прошло еще полчаса. От Винблада со Степановым – ничего, словно бы шлюпка вместе с людьми растворилась в пространстве.

– И сухари у нас на исходе, – печально и тихо произнес Беневский.

Хрущев покосился на него: никогда не видел своего товарища в таком разлаженном состоянии.

– Я знаю, кое-кто на галиоте уже ест муку, – добавил Беневский, – мне докладывали. Это совсем никуда не годится.

– Мда-а, – удрученно протянул Хрущев.

Потянулись тревожные, полные невнятной, очень глухой тоски минуты: десять минут, пятнадцать, двадцать…

Шлюпка показалась на гладкой воде залива через час с четвертью, матросы резко выбрасывали из воды весла и также резко всаживали их в нее, шлюпка шла быстро.

За ней, немного отстав, шли две легкие японские лодки.

– Слава Богу, – с облегчением проговорил Хрущев, перекрестился.

– К нам гости, Петр Петрович, готовься принять, – предупредил его Беневский.

– А чего нам готовиться, – хмыкнул Хрущев, – подпоясаться кушаком, да сунуть за него два пистолета… А еще лучше – три. Вот и вся подготовка.

Гостями оказались два чиновных японца – вежливые, с непроницаемыми лицами, в глухо застегнутых шелковых халатах диковинной конструкции – таких камчадалы еще не видели, в круглых головных уборах с острой макушкой, похожих на верхушки шатров.

В ответ на дары, переданные им, японцы привезли два бочонка свежей воды и два бочонка проса.

Объяснялись кое-как, спотыкаясь на каждом слове – по-голландски, а точнее, на воляпюке, сопровождаемом жестами, междометиями, эмоциональными вскликами, мычанием, польскими и немецкими словами… Но как бы там ни было – объяснились.

– Японцы предлагают нам войти в бухту, говорят, что в море, где мы стоим, часто случаются штормы, – сказал Беневский Чурину.

– Бухта – это очень хорошо, – обрадовался Чурин. – Хоть ночью будем спать спокойно.

– Спокойно, но с оглядкой, – поправил его Беневский, – выставив часовых с мушкетами.

Хотя ночь в бухте и прошла спокойно, Беневский оказался прав – часовые с мушкетами не помешали, в темноте к галиоту неслышно подплывали люди на лодках, часовые засекали их и ударами колотушки в шаманский бубен, неведомо как оказавшийся на борту, отгоняли непрошеных гостей от судна.

Утром – безмятежным, розовым, как в раю, Беневский, внимательно оглядев пустынный берег, сказал Хрущеву:

– И хлеб мы здесь не испечем и сухарей не насушим – не дано. А вот воды набрать попробуем.

– Да, двух бочонков, на которые расщедрились японцы, нам точно не хватит. Организуй на берег экспедицию за водой. Когда вернутся – будем поднимать якорь.

За водой отправились Панов и четверо матросов. С собой взяли шесть вместительных бочонков – больше шлюпка не могла поднять.

Время было раннее, на берегу – по-прежнему ни одного человека. Хотя не должно быть, чтобы островитяне спали: японцы, как свидетельствовали очевидцы, народ трудолюбивый, а трудолюбивые люди встают с рассветом, спать же ложатся с закатом, весь день у них – на земле, в поле, в саду, на море…

Шлюпка благополучно достигла берега и взяла чуть вправо – там, как раз глядел в подзорную трубу Беневский, в море впадала речушка. Поскольку она стекала с каменной горной гряды и путь имела короткий, то, надо полагать, была годной для питья, чистой, но все равно воду надо было проверить.

Уже в реке, оказавшейся на удивление мелкой, Панов взял кружку, сделал несколько шагов, зачерпнул воды. Отпил. Похвалил голосом, неожиданно сделавшимся хриплым – видать, вода была очень холодная, – хотя лицо бывшего гвардейца выразило удовлетворение: