- Что ты здесь делаешь, Глеб? Надоела молодая жена? – процедила сквозь зубы, борясь то ли со страхом, то ли с вновь вспыхнувшей обидой.

- Я не женился, - поморщился, блеснув белой полоской шрама. – Провалялся три месяца в больнице.

- Ну ничего. Смотрю, пошёл на поправку. Можно свадебку справить, - повторила его мимику и перевела взгляд на искрящуюся грань горизонта.

- А ты, как я вижу, уже справила, - злые слова впились иголками. – Кто счастливчик? Тот греческий красавчик, что ползал перед тобой на коленях и лапал живот?

- Метин мой друг, - стала оправдываться, но сразу пошла в наступление. – Какая тебе разница? Ты бросил меня, променял на блондинистую дочку богатенького папаши, сделал свой выбор, в конце концов!

- Я выбрал тебя, ехал в аэропорт, чтобы остановить, а ты… Как давно у тебя с этим… козлом? Не слишком ли большой живот для трёх месяцев? – он завис на несколько секунд, явно проворачивая шестерёнки в голове, и прищурил глаза. – Спуталась с ним сразу после меня? Какой я дурак… Мутила параллельно?

- Совсем сдурел?! – не сдержала крик, поднимаясь с пледа и тыкая ему в грудь пальцем. – Я ни с кем не путалась! Ни параллельно, ни после! Это ты заигрался в любовь! Потерялся в бабах! Хочу - трахаю, хочу – женюсь!

- Да не хочу я никого трахать! И жениться не хочу! – отбросил костыль и вцепился клещами в плечи. – Вернее, хочу! Тебя хочу! И трахать, и жениться!

Глеб притянул к себе, жадно глотнул воздух в области виска и накрыл губы своими, впиваясь, кусая, присваивая, клеймя. Ответила ему, обвила шею руками, сплелась языком с его, оттянула нижнюю губу, слизывая капельки крови. Душа наполнялась надеждой, а сердце взрывалось от счастья. Глеб здесь, нашёл, прилетел.

- Он ведь мой, правда? Скажи, что мой, - шарил ладонью по животу, сминая ткань юбки. – Если не мой, то всё равно мой… Ты моя, значит и ребёнок мой.

- Твой, - сдавалась под его голодными поцелуями. – И я твоя.

- Нам надо расписаться. Срочно, - продолжал своё путешествие, спускаясь по шее, рисую влажные узоры на ключицах.

- Нет, - вяло оттянула его голову за волосы.

- Почему нет? – оторвался, и на лицо наползло растерянное выражение. – Я люблю тебя, ты любишь меня, у нас будет ребёнок.

- Ты засранец, Глеб, и я тебя ещё не простила, - капризно пнула его кулаком. – Думаешь, приехал такой, источил тестостерон, признался в любви, и я растеклась жидкой лужицей? Не прокатит. Прощение надо заслужить.

- Давай поженимся, а потом буду заслуживать, - как болванчик, закивал Глеб, сильнее притягивая к себе и выгибаясь по форме живота. – Малыш должен родиться в браке.

- У тебя два месяца на вымаливание прощения, если хочешь получить сына в законном браке.

- Сына? Уверена? – замер Казарцев, стараясь не дышать.

- Уверена. Он так гордо козырял своими яичками перед узисткой, что та даже растрогалась, назвав Марка будущим совратителем женских душ, - улыбнулась, вспоминая последний приём у врача.

- Решила назвать его Марком? – кивнула в ответ. – Марк Глебович. Звучит.

Мы говорили долго, сидя на пледе и любуясь розовеющим закатом, а как стемнело, пошли в дом. Глеб постоянно ощупывал меня, сжимал ладонь, придвигал ближе, как будто страшился моего исчезновения, а я льнула к нему, приклеивалась, боялась, что это всего лишь сон.

Галя строго осмотрела новоявленного жениха, мотнула головой, но предпочла промолчать, хотя было видно, как ей не терпится высказать Глебу всё, что думает о нём.

- Что он тебе предложил? – отловила меня в ванной, пока Глеб разбирался с кофе-машинкой. – Пустые обещания?

- Руку и сердце, - ткнулась лбом ей в плечо. – Позвал замуж.

- А как же жена? – не сдавалась Галина. – Решил собрать шведский конструктор? Все бабы под одной крышей?

- Он отказался жениться, бросил Нону в день свадьбы и полетел в аэропорт, чтобы остановить меня.

- Долго же он летел, - фыркнула Галя. – Утки и то быстрее перелетают.

- Глеб всё это время провёл в больнице. Его собирали по частям после аварии, - встала на защиту своего мужчины. – Он заново учился ходить.

- Ладно, - небрежно бросила она.

- Просто ладно и всё? – неверующе посмотрела на неё. – Даже не будешь отговаривать, говорить, какой он мерзавец?

- Тварь…

- Что?

- Ты называла его тварью, - уточнила Галя и обняла меня. – Отговаривать не буду. Все имеют право на ошибку, а жизнь слишком коротка, чтобы часть её тратить на обиды. Пообижайся немного, помучай его и будь счастлива.

Сложнее всего пришлось на прощальном ужине у Евгении. Метин прожигал в Глебе дыру, зло сжимал кулаки и играл желваками. Он ревновал, трещал от бешенства и не верил. В глазах всё ещё мерцала надежда и ожидание, что я встану из-за стола, улыбнусь и выберу его. Очень трудно было есть, делать довольное лицо и поддерживать беседу. Хотелось убежать, скрыться от давящего взгляда, не омрачать приятные воспоминания дружбы с идеальным мужчиной.  Если бы моё сердце не было отдано Глебу, лучшего мужа я не смогла бы найти.

Прощание получилось скомканным и неловким. Женя искренне звала в гости, а Метин скованно стоял у стены, держа руки за спиной. На меня он искоса поглядывал, сжимая челюсть, и молчал. Не так я думала расстаться, но сердцу не прикажешь.

- Не волнуйся, Лера, - шепнула перед уходом Женя. – Тин поймёт, смирится и остынет. Греческие мужчины такие непостоянные и горячие. Через пару месяцев он увлечётся очередной молодой туристкой, а о тебе останутся тёплые воспоминания.

- Спасибо, - с благодарностью сжала её пальцы и, немного успокоив совесть, присоединилась к Глебу, ждущему на крыльце.

Утро мы встречали на борту самолёта, прорезающего перистые облака и несущего нас в новую жизнь. Туда, где больше нет предательства, расставания, боли, одиночества. Туда, где сбывается мечты, где побеждает любовь, где мы будем счастливы.

- Как ты могла так долго скрывать от нас беременность? – укоряла мама, истерично водя по мне руками, не зная на чём остановиться, на лице, или животе. Ей вторил Пушок, всё такой же длинный, дохлый и скудно оперившийся, противно прорезая уши своим нудным мя.

- Скажи спасибо, что познакомили с внуком до рождения, а не ближе к совершеннолетию, - бурчал папа. – А всё потому, что кто-то не умеет водить машину и любит прохлаждаться в больнице. Задержался бы лет на десять в храме длинноногих медсестричек и всё, прозябала бы наша Лера во вражеском стане.

Отец не скрывал, что винит во всём Глеба, а тот согласно опускал глаза, снося оскорбления от будущего тестя. Да и спорить с Генрихом Марковичем Гроссом было себе дороже, а дураком Глеб не был. Засранцем – да, но только не дураком.