Его вполне устраивало, что он в одиночестве движется туда, куда ему хочется. Любой транспорт, где он находился не один, так или иначе нарушал его личные границы.

Опалин умел изображать общительность, когда того требовали обстоятельства, но в глубине души он не доверял людям – точнее, доверял очень немногим. Если бы это зависело от него, он бы вообще сторонился людей.

Ему не нравилось, как к нему относятся окружающие. Они видели перед собой мрачного молодого человека с тонкой шеей, неважно одетого, в стоптанной обуви, и почему-то чаще всего решали, что имеют право обращаться с ним свысока. Но Опалин не терпел обращения свысока, за такое он мог и в окно выкинуть, если понадобится.

Он шел по Симферопольскому шоссе среди совершенно дивного открыточного пейзажа и машинально сбавил шаг, когда в нескольких метрах от него через дорогу, беззвучно извиваясь, переползла змея.

Опалин не то, чтобы похолодел от ужаса, но все красоты, которые его окружали, враз как-то померкли в его восприятии.

Гудя клаксоном, мимо него по направлению к Гурзуфу проехал автомобиль «Крымкурсо» с разряженными хохочущими женщинами.

Опалин заметил, что в машине было свободное место, но шофер не остановился и не поинтересовался, не подбросить ли его.

Тут, пожалуй, стоит признаться еще кое в чем: хотя Иван хорошо относился к некоторым людям, которых он встретил в Крыму, в массе местное население было ему антипатично. Повсюду он видел жадных, суетящихся людишек, которые непомерно вздували цены за любой пустяк и норовили продать как свежий всякий фрукт, упавший с дерева. Ничего, кроме денег, жителей Крыма не интересовало, и шофер, который проехал мимо, ни капли его не удивил.

«Конечно, чего уж там – с нэпманом меня не спутаешь… А забавно было бы стать богатым на пару часов. Просто чтобы увидеть, как они начнут бегать вокруг меня, заглядывать в глаза, кланяться…»

Сзади загудел еще один автомобиль.

Иван обернулся и узнал «Изотту Фраскини» съемочной группы. Кеша подъехал к обочине и лихо затормозил.

– Ты куда? – спросил он.

– В Гурзуф.

– Садись!

Опалин забрался в машину.

Ему стало смешно, он уже и не мечтал стать богатым, чтобы увидеть, как вокруг него будут суетиться ищущие его денег человекообразные.

– Чего улыбаешься-то? – спросил Кеша, с любопытством поглядывая на него.

– Да так, – ответил Опалин и беспечно рассмеялся. – Хорошая погода!

Они обогнали автомобиль «Крымкурсо», и разряженные дамы стали привставать на сиденье, не веря своим глазам.

Какой-то босяк – в открытой белой машине – немыслимо!

Опалин, развалившись на сиденье, ответил им насмешливым взглядом и послал воздушный поцелуй. Дамы закудахтали, то ли возмущаясь, то ли притворяясь возмущенными.

Иван прекрасно сознавал, что ведет себя нелепо, но ничего не мог с собой поделать.

– Куда тебя отвезти в Гурзуфе? – спросил Кеша.

– А ты уже в нем был?

– Да, мы там снимали.

Тут только Опалин спохватился, что не знает адреса Бровермана, но тут же нашелся.

– Адресный стол там есть? Загс? Отделение угрозыска? Вот туда и вези.

– Ваня, это деревня, – проворчал Кеша, остановившись, чтобы пропустить мальчика-пастуха, который гнал несколько овец. – Очень живописная, купание лучше, чем в Ялте, но – деревня.

– Тем лучше, – объявил Опалин, – в деревне все друг друга знают… Расспросим местных, они подскажут.

Он не учел, что Гурзуф в эту пору так же переполнен приезжими, как Ялта, хотя тут контингент был попроще и с меньшими запросами.

Никто из тех, кто попадался навстречу Опалину и Кеше, не мог ничего сообщить о том, где живет семья Бровермана. Наугад Кеша предложил съездить к пушкинскому дому – бывшему особняку генерала Раевского, – и там служитель объяснил, что Броверманы живут на даче в Мертвой долине, а долина эта начинается за руинами генуэзской крепости.

– Что за Мертвая долина? – проворчал Опалин.

– Довольно неприятное место, – буркнул Кеша. – Пустынное, и там несколько старых кладбищ.

– Поехали, – объявил Опалин.

Пыль летела из-под колес. Он попытался представить себе людей, которые живут в Мертвой долине, среди каменистой пустыни.

Ему подумалось, что человек, который выбрал себе такое место под дачу – возможно, им являлся покойный архитектор Броверман, – должен был обладать оригинальным характером и не бояться бросать вызов судьбе.

Однако действительность преподнесла Опалину сюрприз.

Дача Броверманов оказалась прелестным домиком, который был окружен довольно большим садом – и тем резче выступал контраст между ним и окружающим пейзажем.

Толкнув калитку, Опалин словно провалился в сказку.

Резной теремок, игрушечка, просто заглядение. Стены сплошь увиты глициниями, которые уже отцвели, но когда сиреневые кисти распускаются во всей красе, теремок, конечно, смотрится особенно очаровательно.

Однако уже через несколько мгновений Иван своим острым взглядом отметил, что ставни на окнах немного перекосились, а ступени крыльца просели.

На веранде в плетеном кресле сидел сурового вида человек с седыми усами и коротко стриженными темными волосами и перебирал струны гитары. Нижняя часть его тела была прикрыта пледом, и по тому, как располагались складки, Опалин сразу же догадался, что у незнакомца нет ног.

Возле кресла лежала старая лохматая собака, она вяло приподняла голову, когда Опалин вошел, но тотчас же положила ее на лапы.

– Это дача Броверманов? – бухнул Иван.

– Да, товарищ беспризорник, – ответил человек с гитарой.

– С чего вы взяли, что я беспризорник? – спросил Опалин, дернув щекой.

– По глазам. У вас типичный взгляд беспризорника.

Увы, начало беседы нельзя было признать удачным. Кроме того, Иван поймал себя на том, что растерялся, а он ненавидел теряться. Если бы его собеседником был здоровый человек, он бы не преминул поставить его на место; но ругаться с калекой он считал ниже своего достоинства.

– Вы брат Максима Ильича Бровермана? – мрачно спросил Опалин, засунув руки в карманы. – Вам поклон от Варвары Дмитриевны Лукомской, из Ялты.

Человек в кресле на мгновение оставил струны гитары и недоверчиво сощурился:

– Так старая дама еще жива?

– Представьте себе.

– Ваня, с кем ты там разговариваешь? – прозвенел высокий женский голос, и из дома вышла женщина с тазом в руках.

Она была почти совершенно седая, но с невероятными голубыми глазами, и Опалин, увидев ее, подумал, что в молодости она, наверное, была поразительной красавицей.