могу разбирать следы, сыскать кого или раскрыть преступление, но в тайной работе ничегошеньки не смыслю. А тут ведь надо подсылов выявлять, осведомителями обзаводиться, да много чего. И не каждому оно даётся. Вот мне такое точно не по плечу. Да и времени нет, вон всё больше по личным поручениям великой княгини ношусь, холка в мыле.

Нет, я не дурак. И да, я понимаю, что в полку наверняка уже имеется соглядатай. Причём вполне возможно, и из прошедших инициацию. Ведь могли же его убедить в том, что доносить он станет только на благо Долгоруковой, потому как она молода и неопытна, а царь-батюшка позаботится о ней да оградит от ошибок, которые она может сотворить по младости лет.

Говорить кому бы то ни было, даже друг другу, о развитии дара и волколаках она строжайше запретила прямым приказом, и любого, кто о подобном заговорит, велела рассматривать как предателя. Если же это кто-то со стороны, то он непременно подсыл, которого следует либо скрутить, либо, если не получается, убить. Только потому тайна пока и держится. Будь иначе, и нас уже взяли бы в оборот. Это ведь не парочку волколаков в месяц обращать, а целый конвейер по прокачке дара.

Так вот, подсыл однозначно есть. Но мне нужен тот, кто имеет опыт оперативной работы, чтобы не мне этим заниматься, откровенному дилетанту, а человеку компетентному в этих вопросах. И потом, всегда ведь лучше знать, кто именно твой противник, а не теряться в догадках. Понятно, что он будет работать в первую очередь на Тайную канцелярии и только потом на великую княгиню Долгорукову. Но тут всё дело в мотивации. Двойной агент звучит как-то приятнее.

— Получается, что вы мне взятку предлагаете, — осуждающе покачал головой Шешковский.

— Да какая взятка, милостивый государь, вот что вы такое говорите, — подскочил я, весьма натурально изображая крайнюю возбуждённость. — Я же не о личной выгоде пекусь, а об общем деле. Или государю не нужен захват Азова и выход к морю? Желающих же помешать предостаточно. Да хоть те же князья. А ну как у Марии Ивановны получится. Ведь казаки разок уж сподобились, глядишь, опять пособят, и тогда их светлостям только локти кусать. А так и сам не гам, и другим не дам.

— Вы чего так всполошились, Пётр Анисимович? — откинувшись на спинку стула, улыбнулся Шешковкий.

— А чего вы меня в непотребстве обвиняете?

— Вот ничуть не сомневаюсь, что случись нужда, и вы не остановились бы перед взяткой.

— Не остановился бы. Но сейчас не тот случай, — разглаживая перед собой несуществующую скатерть, и не подумал отпираться я.

— Будет вам экспедитор. Одного из лучших командирую.

— Вот за это спасибо.

— Завтра навестит вас дома.

— Вот. — Я выложил перед Степаном Ивановичем «Разговорник». — Так нам найти друг друга проще будет.

— Вы куда-то собрались?

— Говорю же, я за личного порученца у Марии Ивановны, и пока она в стенах корпуса грызёт гранит науки, мне оказана честь носиться по белу свету с разными поручениями.

— Хорошо, он свяжется с вами, — забирая амулет, заверил Шешковский.

Выйдя на парадное крыльцо, я зябко повёл плечами. Всего-то три дня, а погода резко изменилась. Уже второй день мелкая пронизывающая морось сменяется обильными дождями. Две ночи кряду подмораживало, на стенах, заборах и деревьях наледь, которая днём не спешит осыпаться, хотя морозы и отступают. На мостовой гололёд такой, что у подкованных лошадей ноги разъезжаются. Не сегодня-завтра выпадет снег.

Стоило мне выйти из дверей, как от обочины чуть ниже по улице отъехала бричка с поднятым кожаным верхом и подкатила ко мне. Ну вот удобней мне в ней, чем в подаренной карете даже в такую непогоду. Крытый же экипаж всё больше простаивает на каретном дворе. Хотел было подарить родителям, но они отказались. Зато заказали такую же бричку, как у меня. Говорю же, она куда практичней, хотя и не такая представительная, и задувает в неё.

— Куда? — поинтересовался Хруст, сидевший на козлах с вожжами в руках.

— На съёмную квартиру.

— Слушаюсь, — коротко кивнул он.

До места добрались быстро и без проблем. Я по обыкновению прошёл через чёрный ход в сопровождении Зимы и, поднявшись на этаж, отпёр дверь своим ключом. Хотя и в этот раз квартира встретила меня характерными запахами необжитого помещения, тем не менее в ней находились гости.

Трое господ возрастом за пятьдесят, одетых как дворяне, но имеющие весьма потасканный, и я бы сказал, бомжеватый вид. Спившиеся и опустившиеся представители благородного сословия. М-да. Глядя на них, это звучало сущей издёвкой над дворянством. Ну да ничего, я из них ещё сделаю людей. Против их воли, но тут уж ничего не попишешь.

Верить слову спившегося, хоть трижды дворянина, это себя не уважать. Он ведь и сам убеждён в том, что ни разу не алкоголик, вот прямо сейчас завязывает и больше ни грамма в рот. Но стоит понюхать пробку и уже себя не контролирует. А ещё алкоголь никого не щадит, превращая сильного и смелого человека в трясущуюся и трусливую развалину.

Но вот этой троице, наплевав на их желания и не спросив согласия, я уготовил иную судьбу. Вернее, формально они его дали. Так как я попросил Суханова привести ещё двух товарищей, потому что великая княгиня нуждается в совете и помощи столь славных, многоопытных и мудрых мужей. Ещё одна слабость пьянчужек, они, как дети, верят во всё и в свою исключительность в том числе.

Я поздоровался с ними, после чего без лишних разговоров врезал по ним слабеньким «Шквалом», и пока они приходили в себя, обошёл, отправляя в нирвану. Вот не о чем мне с ними сейчас разговаривать.

Пока Зима снимал с них потасканные кафтаны и рубахи, я приготовил большую чернильницу и расчистил стол, куда мы и положили первого из бедолаг, коим оказался невысокий крепыш Суханов. И как только этот пропойца умудрился сохранить такое телосложение, ведь он практически ничего не ест.

Как и ожидал, никто из них не носил узоров. Тут ведь какое дело. Пока надеешься на лучшее, не лишаешь себя надежды на рост дара, даже если являешься бесталанным, каковыми были все они. Когда приходит осознание, что жизнь прожита и особых успехов ты не достиг, то хочется, чтобы узоры были от сильного одарённого, но это дорого, и пока ты думаешь, стоит ли оно того, проходит ещё