– Я его придержу. Доберешься дальше сама?

Ноги уже несли меня назад по мокрой траве. Теперь я поворачиваюсь и бросаюсь бежать, а смех Сэла преследует меня, разносясь по двору.

У меня так сильно дрожат руки, что я попадаю ключом в дверь только с третьей попытки. Как только она открывается, я вваливаюсь в комнату и запираю дверь за собой.

Как будто она может сдержать Сэльвина.

Я прислоняюсь к двери, тяжело дыша. Жду. Жду.

Просто на всякий случай.

– Бри?

Я подпрыгиваю на месте. Прижав руку к сердцу, я высматриваю Элис в полутьме.

Она возится со стоящей у кровати лампой.

– Ты вообще понимаешь, сколько сейчас времени…

Ее голос внезапно обрывается, когда лампа освещает комнату.

– Какого черта?

Элис никогда-никогда не ругается.

Я прикрываю глаза от света.

– Извини, что я так поздно.

Элис вскакивает с кровати в пижаме, на ходу надевая очки.

– Что случилось?

Я даже не знаю, что соврать сейчас. Действительно, какого черта.

– Я… я…

– Бри? – Я перестаю запинаться, услышав, как дрожит ее голос. Она прямо передо мной, ее руки застыли в паре сантиметров от моих плеч, взгляд блуждает по моему лицу, по груди и ногам.

– О боже. Ты ранена.

Я моргаю.

– Ты о чем?

Теперь паника делает ее голос нервным, громким и высоким.

– Ты выглядишь так, будто тебя тащили! По грязи! – Она зажимает нос рукой. – Ты пахнешь болотом. У тебя дырки в рубашке. Ты вся в грязи. Твои волосы… Боже, Мэтти. Какого черта с тобой случилось?

17

Я открываю и закрываю рот, словно рыба. Я хочу соврать ей, но куда делись слова? У меня нет никаких слов. Нет никаких слов, чтобы объяснить, что случилось со мной сегодня. Что я сегодня выбрала.

На лице Элис отражается ужас.

– Кто-то сделал это с тобой?

Я качаю головой. Нет. Никто не делал этого со мной. По крайней мере, ни один человек.

– Ты можешь рассказать мне, если что-то случилось. – Она берет мои ладони в свои, за ее очками собираются слезы. – Я поверю тебе.

Мы с Элис знакомы полжизни. Мы ночевали друг у друга, мы вместе обдирали колени, впервые влюблялись и всегда устраивали так, чтобы наши шкафчики были рядом.

Ее слезы добивают меня.

Рыдания, которые я сдерживала с тех пор как оказалась в лесу, наконец прорываются.

– Я могу кому-нибудь позвонить. Полиции кампуса или…

– Нет! – вскрикиваю я, тут же вспомнив Норриса и декана. – Это… это не то. Клянусь.

– Ладно, – говорит она. Ее взгляд мечется, она пытается понять, в чем дело. – Если ты… ладно.

Убедившись, что она не позвонит, сама того не зная, одному из вассалов, я со стуком прислоняю голову к двери.

Элис растирает мои предплечья.

– Давай приведем тебя в порядок.

Я иду за ней, как раньше за Уильямом, и позволяю вывести меня из комнаты в общую ванную, держа под мышкой все, что нужно для душа. Когда мы входим внутрь, девушка, которая моет руки над одной из раковин, удивленно смотрит на нас.

Когда мы доходим до пустых душевых, Элис тянет за край моей рубашки.

– Ты почувствуешь себя лучше после душа. Тебе помочь?

Она говорит тихо и отчетливо, как с кем-то, кто настолько напуган, что не способен понимать сложные предложения, а ты пытаешься его успокоить. Я понимаю, что она делает, но не возражаю. Это работает.

– Я разберусь, – невнятно произношу я и снимаю футболку. Элис права насчет дырок. Три тонких разреза пересекают ткань там, где меня держали когти ихэля.

Дверь со стуком открывается и закрывается, и мы остаемся одни. Элис наклоняется в одну из душевых и поворачивает кран. Пока она проверяет, насколько горяча вода, я отхожу к другой стене, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

Неудивительно, что она выругалась.

Я выгляжу разбитой.

Мой прежний «милый» узел, в который были уложены волосы, давно уже не милый. Он по большей части уцелел, но перепачкан выделениями ихэля. Темные комки прилипли к выбившимся из прически волосам на лбу и на затылке. Блестящие глаза, опухшие щеки, кусочки грязи на носу. Бо́льшая часть слизи осталась на рубашке, но кое-что присохло к рукам и застряло в сгибе локтя. По грудной клетке проходит длинный красный след. Я сдвигаю лифчик вниз, чтобы прикрыть его. На груди у меня блестит монета Ника. Я снимаю ожерелье и убираю его в карман.

– Вода готова, все необходимое внутри.

Элис подходит ко мне и тоже смотрит в зеркало. Открывает рот, чтобы задать очередной вопрос, но передумывает, что бы там ни пришло ей в голову.

– Я буду снаружи, если тебе что-то понадобится.

Как только она уходит, я раздеваюсь так быстро, как позволяет поврежденное ребро, и вхожу в душ. Давление воды здесь слабое, но, по крайней мере, поток горячий. Запах ихэля окружает меня отвратительным паром, но постепенно ванильный гель для душа прогоняет его.

Я пытаюсь понять, что делать дальше, – и не могу.

Такое случалось со мной и дома. В первые недели после того как умерла мама, мне удавалось начинать сначала с какого-нибудь повседневного дела – раздеться и пойти в душ, открыть холодильник и достать мясо, положить грязную одежду в стиральную машину, – а следующий шаг от меня ускользал. Как заевшая пластинка, мое сознание снова и снова проходило по кругу, пока не находило наконец следующее действие.

Волосы. Волосы грязные. Да. С этим я могу разобраться.

Я не планировала мочить волосы в ближайшую неделю, но сегодня без мытья не обойтись. Потому что они пахнут рвотой и болотом. Завтра они станут чистыми и великолепными, но необходимость потратить дополнительное время заставляет меня застонать. Это еще полтора часа минимум, прежде чем я смогу забраться в кровать, даже если я пропущу глубокое кондиционирование и укладку и просто оставлю их в виде мокрого ананаса.

Элис возвращается, когда я разделяю густые мокрые волосы на пряди.

– Нормально там?

– Ага. Просто сообразила, что голову нужно помыть.

– Черт.

– Ага.

Тишина. Она не ушла. Я не против, потому что мне нужна компания. И не просто чья угодно. А именно ее.

Наверное, она думает о том же, потому что с другой стороны душевой занавески доносятся ее слова:

– Не против, если я тут подожду? Ты явно не в себе.

– Я вот тоже подумала.

– Удачно совпало.

Я промываю волосы и принимаюсь наносить кондиционер, испытывая гордость, что, не задумываясь, вспоминаю следующее действие.