завтра. Наше дело выигрышное, я ни на секунду не сомневаюсь в этом, и сейчас, пока я перебираю бумаги и готовлю последний доклад для суда, мой ассистент записывает это письмо под мою диктовку. Посему прости мне, что я столь безличен в некоторых комментариях и не могу позволить себе некоторые привычные наши эпистолярные вольности. Извини это причуду моему вновь обретенному счастью!»

Франц немного дал волю воображению, стараясь не выходить за рамки правдоподобия. Он осторожно использовал те скудные факты о Доменико, что были доподлинно известны всем обитателям дома господина К., и насочинял несколько новых. Письмо вышло настолько удачным, что Франц даже задумался на мгновение: а правильно ли он поступает?

Он еще раз перечитал письма матушки Доменико, которые незаметно переместил в свою комнату на чердаке, зная, что их все равно никто не хватится. Нет, решил Франц, он все делал верно. Как абсурдно, как нелепо прервалась эта молодая жизнь! Сколько недосказанного оставил за собой этот замкнутый молодой барристер! Сколько горя приключилось с ним за последний месяц!

Кто-то должен был найти в себе смелость и бросить вызов вселенскому беспределу. Так не должно было происходить. Это было несправедливо, безответственно, негуманно. Франц решил навести порядок.

Переписка продолжилась. По мере того, как настоящее оставалось позади и становилось воспоминанием, он все с большей неуязвимостью мог сочинять и придумывать. Через месяц Доменико получил прибавку в жаловании, а через еще два переехал в новые апартаменты (разумеется, прикрепленные к тому же почтовому участку). Готовясь стать образцовым супругом для своей Изабеллы, он каждое воскресенье стал посещать церковь. Работа уже не отнимала столько сил, и времени вечером хватало даже на театры. Все шло как нельзя лучше.

Матушка была в восторге. Сын еще никогда не писал ей так часто и столь подробно. Она отметила, что стиль его стал более легким, но оттого не менее узнаваемым, и порадовалась улучшению его почерка. А почерк и вправду улучшился – Франц всегда подозревал в себе некоторые способности к каллиграфии, и сейчас изрядно поднаторел в имитировании Доменико. Надобность в ассистенте тут же отпала – теперь сын писал письма сам, своею рукою.

Франц не прекращал придумывать обстоятельства своей новой жизни даже на занятиях. Он сделался рассеян и даже забывчив. Филипп постоянно упрекал его в этом, но Франц раздраженно уходил от беседы. Наконец Филипп не выдержал.

– Я не узнаю тебя! – сказал он как-то вечером, остановив Франца в дверях. Тот собирался в очередной раз посетить почтовое отделение и был очень недоволен задержкой.

– Я вернусь, и мы поговорим, – буркнул он.

– Не поговорим! – возмутился Филипп. – Ты снова увильнешь, а потом опять и опять. Мне надоело за тобою гоняться! Все эти странные визиты на почту, твоя нетипичная забывчивость, несдержанность… Скажи, ты влюбился? Кто-то украл твое сердце? Почему ты не хочешь довериться мне? Вспомни, совсем недавно между нами не было ни одного секрета!

– Ты не поймешь! – отмахнулся от него Франц.

Филипп в отчаянии схватился за голову.

– Я не узнаю тебя! – повторил он.

Франц грубо оттолкнул его плечом и вышел наружу.

Наступили каникулы. Филипп с успехом выдержал все испытания, Франц сдал сессию кое-как, но с оговорками был допущен к новому семестру. Впрочем, его это не беспокоило – он обрел смысл жизни и отказывался покидать комнату на чердаке в доме господина К. Пожав плечами, Филипп в одиночку уехал отдыхать в родной город. Франц же остался и продолжил платить аренду в одиночку, подрабатывая здесь и там.

Матушка тоже звала своего Доменико в отпуск, но тот категорически отказывался. На носу была свадьба, да и барристерские заботы не давали ему ни минуты покоя. Но он обещал что-нибудь придумать, иначе матушка грозилась нагрянуть к нему самолично.

Так пролетели три месяца каникул.

Франц сочинял очередное письмо, когда дверь комнаты на чердаке распахнулась и внутрь зашел Филипп. Он привычным движением отправил сумки на диван и раскинул руки в стороны, восклицая:

– Франц! Как же я скучал по тебе, старый бездельник!

Франц нахмурился и нехотя поднял глаза, одаривая своего друга сердитым взглядом через плечо.

– Нельзя ли чуть тише? – злобно поинтересовался он.

Лицо Филиппа исказило изумление. Он пошатнулся и вынужден был опереться рукою о многострадальный диван, чтобы не упасть.

– Что с тобой? – процедил Франц.

– Вы… – только и смог выдавить из себя Филипп. – Простите, вы…

– С каких это пор мы на «вы»? – не понял Франц.

– Я должно быть, ошибся, – извинился Филипп, беря себя в руки. – Мы снимали эту комнату с моим другом Францем. Он, наверное, съехал… скажите, Вам случайно не известно, кто проживал тут до вас?

– Шутить изволите? – рассердился Франц.

– Да что вы, ни в коем случае, – опешил Филипп. – Вы просто очень похожи на одного… на одного нашего бывшего соседа! Он… Простите!

Филипп окончательно смутился, взял сумку и попятился к выходу, неловко кланяясь.

– Да что с тобой! – вспылил Франц.

– Простите! – взвизгнул Филипп и выскочил из комнаты. С лестницы донеслось удаляющееся стаккато его шагов.

– Что за чертовщина, – пробормотал Франц и вернулся к письму.

Закончив, он аккуратно сложил листочек в конверт и спустился на улицу.

Все было так странно, подумалось ему. Взять, например, этого парнишку. Филипп! Кажется, так его звали? Так вот, до сей поры этот Филипп всегда обращался к нему на «ты». Они были соседями не один месяц и даже несколько сблизились. И с чего он так перепугался? Интересно, в каком университете он состоял? Может быть, учеба повредила его разум? Такое случалось – он совершенно точно не раз слыхал о таких историях на службе.

До чего же непонятными были все люди, и он вместе с ними. Ну вот скажите, зачем, зачем ему вздумалось обманывать матушку? Он твердо решил в следующем письме сознаться ей во всем. И в том, что за душой у него не оставалось ни гроша, и в том, что Изабелла его бросила… это разобьет ей сердце, но, по крайней мере, так будет честно.

А матушка ни за что не покинет его в беде. Своего единственного Доменико.

Так завершилась вторая сказка Принца…

Сказки перестают быть сказками

Принц, получив вознаграждение за сказку о клерке, тут же устроил себе праздничный ужин. «Отчего бы и нет?» решил он. Тяжелое впечатление, оставленное недавними событиями, на некоторое время улетучилось. Оставалось написать еще две новеллы, и жизнь обещала стать легче. К тому же кошмар в замке стал потихоньку забываться, как давно приснившийся страшный сон.

После небольших каникул Принц вознамерился