– Вы ведь для того и приехали сюда, когда начался суд, чтобы воспользоваться этим. – Грених протянул ему этот странный вексель, но не отдал. – Вы слишком человек долга и чести, чтобы так и не попытаться ее выручить.

Феликс насупился и молчал.

– Этот старый вексель спас вам жизнь, а может спасти еще несколько. Яков Саулович, вот послушайте: «Нас удерживает силой в собственном доме шайка каких-то разбойников. Мы не знаем, что происходит за пределами усадьбы, мы не знаем даже того, кончилась ли война и какая сейчас власть. В шайке сплошь дезертиры. Они расположились вокруг дома большим лагерем. Я не вижу из своего окна края палаткам. У них много оружия, лошади. Откуда-то сгоняют угнанный скот в наш сад, которого уже не осталось совсем – все деревья вырублены ими и пущены на дрова. Спасите хотя бы моих детей. Ольга Бейлинсон». Может это как-то помочь, Яков Саулович?

Тот засунул руки в карманы галифе и качнулся на каблуках, издав какой-то кряхтящий звук и пробормотав что-то неопределенное, вроде соглашаясь.

– Что молчите, Белов? – кивнул ему Грених. – Думали Месхишвили подсунуть, да? Поняли наконец, что надо отдать бумагу, но прямо этого сделать не хотели. Ай-я-яй!

– Вы же понимаете, что я только все испорчу, – обреченно прошептал Белов.

– Почему? – удивился Грених. Феликс обреченно покачал головой.

Профессор протиснулся сквозь толпу пивших шампанское артистов и сел напротив него.

– Белов, вы застряли в нескольких реальностях, запутались в них, как в сетях. Если мы сейчас не распутаем этот клубок, тогда вы действительно плохой помощник Ольге, вас посадят почем зря, разбираться не станут с причинами вашего поведения. Но я, как врач, который следил за вами, оставаясь при этом для вас невидимым, утверждаю, что ваше преступление ограничивается мелким хулиганством, подкрепленным невероятным везением. Давайте начнем с Вольфа? Вольф… – профессор опустил локти на колени, – кто он, по-вашему, такой?

– Мой гимназический товарищ… – проговорил Феликс, избегая смотреть в сторону Вольфа, боясь, что тот набросится на него с кулаками.

– И он до сих пор, как я понимаю, – осторожно продолжал Грених, – верит, что вы английский шпион?

– Что еще он про меня сказал?

Грених немного подумал, задержав на Феликсе продолжительный взгляд.

– С пеной у рта доказывает, что вы агент «Интеллидженс Сервис», мастер конспирации, денег у вас немерено, любой агентурный каприз исполняете – вот что про вас говорит Вольф, – со вздохом сказал наконец профессор, сделал паузу, опять следя за лицом Белова. – Есть такое выражение: пьяным море по колено. А вы пьяны. Пьяны местью. И бедный ваш старик-отец почти обанкротился, спонсируя ваши капризы. Его контора, которая многих обрядила на тот свет, конечно, дело довольно прибыльное, но не вечно же снабжать вас иностранной валютой?

Грених сокрушенно покачал головой, потом обратился к Вольфу:

– Семен Осипович, а вы себе ни разу не задавали вопроса, почему Белов вам платил долларами? Ведь в Англии ходят фунты стерлингов…

– Ну, наверное, доллары купить и продать легче, – тут же ответил Вольф.

– Вот! – поднял палец Грених и обратился к Белову. У того стало темнеть в глазах. Перед внутренним взором возникла крыша Мариинского театра, выложенная черепицей, на которую он так часто выползал из окон барабана незамеченным, на которой он провел несчетное число часов в мечтах. Кто сказал, что в Петербурге не бывает солнца? Летом там так жарко, что можно сгореть заживо…

– Белов… – Профессор пощелкал пальцами у его глаз. Феликс вздрогнул, потому что голова его как-то странно наклонилась, и он виском ударился о спинку сиденья. – Белов, вы слышите меня? Ваш отец вынужден был покупать американскую валюту у чернобиржевиков, подставлять себя под опасность ареста, поскольку уже лет пять, на моей памяти, как ОГПУ ведет борьбу с контрабандистами и спекулянтами. Верно, Яков Саулович? – Грених чуть поднял голову, ища глазами Агранова. – Он мог попасться?

– Мог, – коротко и неохотно ответил замначальника Секретного отдела. Казалось, ему тоже не очень-то по вкусу, что профессор говорит с ним, как со школяром у доски. Видно было, что оба не переносят друг друга, и Агранов терпит участие Грениха, поскольку тот специалист по умалишенным преступникам, да и вообще – специалист по психологии преступлений.

– Вы, Белов, не были никогда английским шпионом, сознайтесь честно. Обманули своего товарища? – вернулся Грених взглядом к Феликсу.

– Да, – сдался тот, поникнув.

– Заморочили Вольфу голову, внушили ему, что за вами вся английская разведка, вот он страх и потерял.

– Да. Я сам себе был контрразведка. Но без Вольфа бы не справился.

– Значит, это Вольф отправился к Владу Миклошу?

– Да.

– И поведал вашу историю, будто от себя лично, стал шантажировать его, следить за ним? Это, конечно, лихо придумано. Но почему было не пойти в милицию и не рассказать все? Влад Миклош был бы арестован еще в двадцать втором. Вы ему позволили сплести такую крепкую паутину, что сейчас уже чрезвычайно сложно докопаться до тех глубин, куда уходит корнями его влияние. Правильно я говорю, Яков Саулович?

– Правильно, – скривился тот.

– Давайте поступим так, – предложил Грених, чуть повысив голос. Мгновенно артисты, шумно распивавшие шампанское, замолчали, повернув головы к профессору. Мейерхольд стряхнул с волос конфетти, Пильняк снял с плеча ленту серпантина. – Я поведаю историю Феликса Белова сам, потому как ему сейчас сложно все вспоминать. А вы, Феликс, поправите меня, если что вдруг вспомнится. Согласны? Готовы слушать?

– Да. – И Феликс больно сжал зубы.

Конец апреля 1918 года. Рязанская губерния. Усадьба Ольги Бейлинсон

Несколько дней лили нескончаемые дожди, дули ветра. Людям атамана Степнова – все они были сплошь из отъявленных бандитов, мародеров и дезертиров – казалось, совершенно наплевать на непогоду, неудобства, опасность нападения красных. Они лагерем стали на землях помещицы Бейлинсон и не собирались никуда уходить. На берегу Ярославки виднелись палатки, жгли костры, ходили под дождем с непокрытой головой, как ни в чем не бывало курили. Река вышла из берегов, часть деревьев затопило.

Феликс Белов – командир отряда самообороны для охранения революционного порядка города Рязани – в промокшей насквозь бекеше, продрогший, поскольку с самого рассвета проводил рекогносцировку приусадебных земель, подполз к камышам и достал бинокль. Своим парням велел незаметно окружить дом. Ревотряд состоял из тридцати деревенских парней, и он в нем был единственный образованный человек. Полуобразованный.

По окончании гимназии Видемана Белов поступил в Гвардейский саперный полк вольноопределяющимся, но прибыл на место расположения своих войск в самый разгар ликвидационной работы. Полк расформировывали, нижние чины отправлялись в запас, полковник Габаев собирался в Петроград. Белов последовал с ним и остальными, но по дороге часть солдат перешла на сторону большевиков.