Глава 3 (Спустя шесть десятидневий)

Глиняный кувшин с кислым, словно моя жизнь, недопитым вином летит в стену, разлетаясь по сторонам мелкими черепками и темными каплями. Видимо в этой деревушке рос совсем другой сорт винограда, ну или просто прошлая осень выдалась куда холоднее, из-за чего выпивка не дарила мне хоть какой-то радости и успокоения. Отвратная кислятина лишь вызывала раздражение, которое, как наверное теперь и все кроме сражений, ожидаемо перетекало в безразличие и непонятную усталость. Ну а так как жарких битв в последнее время практически не было, я тратил свое время лишь на сон, бессмысленное лежание где попало и очень редкие тренировки в метании топоров. Перемежаемые метанием дрянного вина в стену.

Видимо то сражение сильно урезало силы чудовищ из неизведанных земель и они от нас отстали. Редкие набеги упрямых гончих уже не в счет, поэтому мы вполне спокойно добрались до деревни Золотой луг в которой мы с Аюлом два года назад проходили через пробуждение. Они конечно поразились подтверждению вестей о падении сразу трех деревень, но, будучи не пуганными птицами, не поддались на уговоры Амихаша о необходимости уходить в сторону Великограда. А потом старшина воинов и сам, толи желая приблизить сражение, толи и правда наивно поверив в то, что твари дальше не пойдут, решил задержаться в этой мирной и тихой деревушке. Даже мне это долгое затишье почти в половину лета показалось спасением от этой бесконечной беготни и я однажды сходил на охоту, пытаясь развеять эту смертельную скуку… Но затем черви, видимо наконец-то нагнали нас, как всегда легко ворвавшись в деревню и устроили внутри нее очередное кровавое побоище. В котором я поучаствовал с затаенной радостью и получил целых два ранга боевого владения и почему-то одно мирного. Наверное созданная творцами система тоже сошла с ума, как весь наш проклятый мир, и посчитала мое упорное махание топором как постоянную рубку деревьев.

Мысленно позвав полупрозрачные строки своих характеристик, я с удовлетворением и глубокой печалью посмотрел на них в который уже раз за последнее время. Интеллект и Дух ожидаемо не изменились, а вот все остальное увеличилось существенно. Ловкость подросла до четырнадцати единиц, а выносливость до шестнадцати, радуя меня медленным, но постоянным продвижением при получении рангов и редкими естественными усилениями. Ну а моя сила поднялась до целых тридцати пяти, в основном из-за того, что я вложил в нее все десять ’’щедро’’ подаренных создателями свободных единиц самосовершенствования. Прекрасная подачка от творцов… которую с радостью обменял бы на жизнь Олии, которая из-за них оборвалась.

Боевое владение выросло до шестнадцати, еще сильнее обгоняя мирное, задержавшееся на одиннадцати. И это добавляло еще немного печалей из-за осознания того, что я уже наверное никогда не смогу нагнать своего почившего отца у которого в этой строке было более тридцати единиц. По личным характеристикам тела и даже по силе, я его уже догнал и перегнал… только, увы, это уже не добавляло мне радости и лишь усиливало печаль уколами болезненных воспоминаний. После которых вновь приходило холодное безразличие и беспричинная усталость, тяжелым грузом придавливающая меня к ближайшему тихому месту с лежаком, в котором бы меня сложно было найти.

Увы, но не для Аюла. Видимо Амихаш приставил ко мне этого тощего землекопа, чтобы он следил за печальным воином… коим я себя нехотя признал. Чем глубже в обжитые земли мы уходили, тем меньше находилось тех, кто отказался идти не по мирной стезе. Да и если таковые в деревнях и были, то, из-за отсутствия боевого опыта, они оказывались не отличимыми от наших беженцев, прошедших всего через несколько сражений при бегстве из родных мест. Поэтому наш безумный командир начал ценить даже такого слабого и бестолкового, по его прежнему мнению, меня. Мой рост в силе он уже не мог отрицать, несмотря на то, что я до сих пор был куууудааа слабее него. По крайней мере, в плане ловкости и выносливости.

«- А вот и он» — мысленно проворчал, заслышав скрип рассохшихся ступеней. Я был уверен в том, что меня опять зачем-то нашел этот вездесущий Аюл. И конечно же оказался прав. Тощий, почти не изменившийся за последние годы парень, спустился в подвал и, недовольно поморщившись от сильного винного запаха, осмотрел занятое мною помещение. На этот раз я не скрывался от его глаз в темных углах и, сидя прямо под небольшим окном у потолка, помахал своему гостю рукой.

— Опять напиваешься?! — глядя на сотворенный мною беспорядок и разлитое по полу вино, недовольно вопрошал этот наглый землекоп, при этом стараясь не наступать на многочисленные осколки кувшинов и пытаясь вырвать крепко засевшие в стене топоры

— Да если бы! Эту отвратную кислятину вообще пить невозможно. Пока еще ни одной бутыли с хотя бы нормальным вином не нашел.

— Ну а бить то кувшины было зачем? Забрался без спроса в чужой дом, запугал хозяев своей бородатой рожей, устроил погром в их подвале, так еще и возмущается что ему хорошего вина не оставили. Тебе не кажется, что это наглость? — продолжал ворчать парень, прекращая бессмысленные попытки и отходя от крепко засевших топоров и беря с одной из полок еще не распечатанный сосуд. Не спеша отвечать, я дождался пока он вскроет его, а потом насмешливо хмыкнул, когда этого пустослова перекосило от кислоты и тот, не собираясь соблюдать чистоту в чужом доме, сплюнул не проглоченный напиток прямо на пол и даже закашлялся — Какая же гадость. Кха-кха-кха. Как ты это вообще пьешь?

— Никак — ответил предельно коротко, а после метнул еще одну не распечатанную емкость в стену, при этом стараясь попасть так, чтобы часть брызг долетела и до собеседника. Ну а пока тот отряхивал штаны, тихо ругаясь под нос, я ответил на прошлый вопрос — Не вижу смысла быть аккуратным. Насколько понял, Амихаш все же уговорил местных уходить с нами. У этой деревни даже нормальной стены нет, так что они защитить себя самостоятельно точно не смогут. Ну а раз хозяева этого дома тоже уходят… считай что они теперь и не хозяева — видимо не желая сражаться с моими безупречными измышлениями, Аюл лишь бросил на меня свой злой взгляд, а потом сплюнул на пол, видимо пытаясь убрать с языка осевший на нем очень кислый привкус. И лишь после этого