Оказалось, смешного больше не приносил, вот только «Сартир». А был это молодой пацан, Катьки Милютиной сын, бандюган, само собой. И живет он… она назвала адрес, у меня на участке. Щупленький такой, рыжий, весь в прыщах. Противный пацан, на крысу похож. Или на лису – потому что рыжий («ха-ха-ха!»).

Ну вот, на этом наша беседа и закончилась. От шинкарки я уходил несколько обескураженный, весь в раздумьях, унося в кармане часы «Картье» стоимостью тысяч тридцать баксов. А может, и больше. Если только это настоящие часы «Картье». Мало ли в мире бродит китайских подделок? Наши китайские братья так навострились ляпать подделки в любой отрасли народного хозяйства, что скоро их подделки полностью заменят оригиналы. На десять настоящих швейцарских часов приходятся тысячи поддельных, у которых от оригинала только вид да надпись. Видел я такие в ларьке привокзального рынка, «швейцарские», ага. На лохов! На вокзале, видишь ли, торгуют настоящими швейцарскими часами! Швейцарцев-часоделов кондратий бы хватил, увидь они эти грубые подделки, дискредитирующие всю швейцарскую часовую промышленность.

Мне сдается, это все-таки были настоящие швейцарские часы. Вот было в них что-то такое… хм… настоящее! Не смогу точно это передать – какие-то мелкие признаки того, что эти часы сделаны именно в Швейцарии, а не в какой-нибудь китайской провинции. То ли качество отделки, то ли аккуратно выбитый на крышке номер. Не помню, у китайской подделки есть на крышке номер? Вряд ли… а если и есть – он не такой аккуратный, как здесь. Ватер пруф, станлесс… автоматик. Ну тут все ясно – водозащитные, автоматический подзавод и т. д. В самом деле не верится, что эти часы могут стоить СТОЛЬКО. Если бы шинкарка знала, что мне отдала, повесилась бы от разочарования.

Итак, чую – от этих часов пахнет нехорошим. Может, даже кровью. Нужно аккуратно поинтересоваться у оперов: не проходили ли по розыску такие часы? Где-то ведь хату грабанули, точно! Может, и убили кого. Ловить надо гадов!

Хорошие часы. Вот бы их мне! Нет, не носить – я бы их продал. За треть стоимости. На машину бы хватило. Да еще и остались бы деньги!

Камешки по краю блестят. Металл белый. То ли нержавейка, то ли… да нет, вряд ли! Платину на часы? Хотя кто знает, может и так быть. Ясно, это очень дорогие часы. И они не могут оказаться в руках какого-то босяка, если только он их не попер. Или нашел, что вряд ли.

До городского парка от дома Сазонова пешком пятнадцать минут. Пока шел, внимательно смотрел в темные стекла витрин редких магазинов – так положено узнавать, нет ли за тобой «хвоста». Ничего такого не заметил и слегка успокоился. Нет, все-таки меня обеспокоило известие о грядущей разборке. Даже сам удивился, насколько обеспокоило. Вроде бы что мне терять? Кроме своей жалкой жизни… Я стал меняться?

Тренер Гавриков был на месте, в тире. В здании метров семидесяти длиной, наполовину закопанном в землю, как и положено нормальному тиру. У меня это здание почему-то всегда ассоциировалось с длинной конюшней для лошадей – скатная на две стороны крыша, грубые, кирпичные, окрашенные грязной белой краской стены. Нет, красили-то ее совсем не грязной краской, когда-то стены сияли белизной, но теперь, когда белизной сияет только снег на вершинах гор, эта краска стала грязно-желтой, пятнистой, будто на здание помочился безумный великан. Нет у государства денег, чтобы поддерживать всяческие спортивные секции. Да и ни к чему народу учиться как следует стрелять. Нам теперь никто не угрожает, со слов представителей демократической общественности, а учить народ стрелять – себе дороже. Научи-ка это серое быдло пользоваться оружием – и завтра они тебя самого пристрелят! Нет уж, это умение не для народных масс. В армии научат? Да кто там учит, в армии-то? Отбыл свой срок, и на «гражданку», искать работу за копейки. Или пополнять ряды торгашей и бандитов.

Гавриков чем-то напоминал Сазонова. Нет, физически, строением тела они отличались – Сазонов был очень крепким, плотным, можно даже подумать, что он слегка полноват (и жестоко ошибешься!), Гавриков же высок, худ, жилист, с ладонями-лопатами, с запястьями, перевитыми крупными дорожками вен.

Взгляд – вот что было общим. Тяжелый, уверенный, будто пронизывающий насквозь. Взгляд-рентген, до самой души, до самых пяток!

И возраст – Гаврикову тоже около шестидесяти.

Сразу напрашивалась мысль, что Сазонов и Гавриков пересекались где-то на службе. Иначе откуда они друг друга знают? Впрочем, все может быть. Жизнь – сложная штука, запутанный клубок…

Я представился, Гавриков кивнул, молча протянул руку. Я вложил свою ладонь в его с некоторой опаской – так-то я не слабый парень, но уж больно зверски выглядел этот мужик! Небось подковы ломает своими ручищами!

Против ожидания Гавриков пожал мою руку осторожно, и ощущение было таким, будто сунул кисть руки в огромные тиски, но их владелец меня пожалел и не стал крутить вороток тисков на полную – так, слегка сжал стальными губами.

Потом так же молча позвал меня за собой, отведя в небольшую комнатку-клетушку возле огневого рубежа. Я в тире не раз бывал, но никогда не обращал внимания на эту неприметную дверь слева от позиции стрелков – не интересовался. Мое дело – получил патроны и… «на огневой рубеж шагом марш! Заряжай! Лейтенант Каргин стрельбу закончил! Оружие к осмотру!» – и все такое прочее. Отбыл, отстрелял – и отдыхать. Дел своих хватает. Не до осмотра каких-то там тиров.

Летом обычно стреляли за городом, под открытым небом, зимой же здесь – благо тир находится на территории, контролируемой РОВД. Всегда проще решить вопрос со стрельбами, когда ты контролируешь хранение оружия в этом тире. Даже сейчас, когда все пущено в свободное плавание и каждый выживает как может, тир находился под контролем РОВД, и хранение оружия и патронов регулярно проверяли инспекторы разрешительной системы.

В тире мало что изменилось, только теперь сюда имели доступ не только те, кто занимался в стрелковой секции, и не сотрудники милиции и спецслужб, но и те, кто мог заплатить за эксплуатацию оружия самого тира и оплатить сожженные патроны. Кто угодно. Граждане с улицы, бандиты и даже иностранцы, въезд в город для которых был закрыт до самых девяностых годов.

Мы сели за стол друг напротив друга – за обычный канцелярский стол, испачканный чернилами, вероятно, полувековой давности. Пахло в кабинете специфическим запахом оружейного масла, сгоревшего пороха, пылью и немного спиртным, будто кто-то пролил из рюмки водку или спирт.

Гавриков не выглядел выпившим, от него не пахло, взгляд темных, глубоко посаженных глаз был внимательным и бесстрастным, будто он видел перед собой не человека, пришедшего по рекомендации знакомого, а некую абстрактную картину, мало ему интересную. Это меня слегка напрягло, но вообще-то я предпочитал людей молчаливых, но основательных. Всегда выполняющих свои обещания. Как тот же Сазонов, например. И вряд ли его знакомый намного от него отличался. По крайней мере, мне так это показалось.

Перед тем как усесться на свой стул, такой же древний, как и стол (высокая резная спинка, темное, поцарапанное дерево), Гавриков запер дверь кабинета на ключ и даже дернул за ручку, проверяя, закрылся ли замок. И только потом сел передо мной, положив на стол свои клешнястые могучие руки.