пола. А ведь пёс снова лежал не на коврике, а на полу. Подстилка — рядом, скомканная и опять сырая.

Так… Вчера тоже была мокрая, и пёс не спешил гулять. И позавчера не спешил. Люба тогда даже порадовалась — наконец не приходится бежать вниз сломя голову, но на коврик не обратила внимания.

И запах. От влажного тряпичного кома характерно попахивало.

Люба наконец поняла причину своей тревоги: внезапно исчезнувшая торопливость пса и мокрые коврики. Первый раз, найдя скомканную мокрую подстилку у своей двери, даже обвинила соседского Вовку в том, что он шкодничает — думала, что мальчишка из баловства обливал Тефика водой. И только когда стала застирывать, поняла, что мокрая она совсем не от воды.

Это было странно, ну да всякое бывает — может случайность или Тефик подстыл, не добежал до улицы. Или всё же шкодливый Вовка облил-таки водой, а пёс сверху пометил. Но когда всё стало повторяться, а пёс становился всё более виноватым и поникшим…

Люба глянула на Тефика. Не поднимая головы, он следил за хозяйкой, пока она переодевалась, закидывала на плечо полотенце, доставала из холодильника кастрюльку, и молчал. Раньше он бы уже сплясал весёлый собачий танец, радостно облаял Любу и в счастливой улыбке скалил мелкие белые зубки, виляя хвостом. Она присела рядом:

— Эй, пёс, ты чего? — Поставив кастрюлю на пол, погладила черную, будто лаковую головку. Собака поморгала, неловко лизнула и ткнулась носом в ладонь. Нос был сухой.

Заболел?

Люба вздохнула и, прихватив кастрюлю, пошла в кухню. Пока ставила разогревать, заметила, что Тефикова миска, которую она каждое утро наполняла водой, пуста. Хм… Раньше она меняла воду, приходя с работы, чтобы была чистая. На всякий случай — Людка пса не любила, и сынок её старшенький тот ещё шутник, от них любой подлости жди. А теперь пустая миска казалась странной.

Выпивает всё? И потому писается? Или опять проделки Вовки или Людкина злоба? С неё стало бы перевернуть миску и вытереть лужу собачьей подстилкой.

Люба налила воды, постояла задумчиво. Тефик процокал коготками по кафелю пола и жадно припал к воде, шумно лакая и посматривая на хозяйку с благодарностью. Значит, соседи ни при чем.

«Надо искать ветеринара», — решила Люба со вздохом и быстро, не ощущая вкуса, поела. Вздыхая и нервничая, позвонила Варе и рассказала про Тефика. Он опять лежал и помаргивал своими выпуклыми чёрными глазами, следя за хозяйкой. Приятельница пообещала «нарыть» что-нибудь в сети, но перезвонила почти сразу:

— Так. Я знакомого набрала, он ветврач. Короче, надо ехать в ветеринарку и сдавать анализы. У тебя поблизости есть что-то или к моему поедешь?

Со вздохом Люба подтвердила, что да, "что-то" поблизости есть.

— Собери мочу, завтра утром отнеси, а послезавтра дуй туда с собакой.

— Так… Работа же… — слабо трепыхнулась Люба.

— Напишешь заявление на полдня, небось без тебя полдня ничего не случится.

Люба сглотнула комок и выдавила хрипло:

— Хорошо. Спасибо. А как собрать?

Выслушав подробную инструкцию, дала отбой и уставилась на Тефика. Он смотрел, как казалось, жалобно, не отрывая узкой мордочки от лап, сложенных крест-накрест. У Любы сжалось сердце, а руки сами собой потянулись к спицам, но она вздохнула и занялась поиском подходящего для сбора анализов инвентаря.

Будет, будет сегодня «шальная магия», но потом, когда она справится с насущным.

Глава 17. Там

Диана сияла улыбкой, одаривая этим сиянием всех, до кого только могла дотянуться, раскланивалась, приветствовала и всеми другими способами пыталась произвести впечатление. Альбина, вынужденная шагать с ней рядом, ощущала себя неловко, чужеродно. Её улыбка была обычной улыбкой обычной девушки, которая не пытается быть ярче всех огней этого вечера, не стремится нравится всем и каждому, не жаждет знать всё и обо всех. Даже просто вот так ходить под ручку с Дианой особого желания не испытывает.

Вот только… Просто уйти представлялось задачей невозможной — рука была сжата цепкими пальцами приятельницы так, что иногда становилось больно. Особенно когда эти пальцы надавливали то так, то эдак, управляя совместным движением. От возмущения Альбину удерживало только понимание того, что Диана вряд ли осознаёт, что делает больно, иначе и ей бы улыбалась своей очаровывающей ненастоящей улыбкой. Волнуется, наверное, пытаясь дотянуться своим обаянием всех, кого видит, и от этого плохо чувствует то, что близко.

Путь Дианы и Альбины проходил через анфиладу комнат, в каждой из которых гости играли в какую-нибудь игру. Были и фанты, и музыкальные загадки, и горячо-холодно, и живые картины. Проходя через одну из самых больших комнат, Альбина едва не попалась игроку с завязанными глазами, пока остальные, тихо хихикая и позванивая колокольчиками, двигались вдоль стен. Диана тут же воспользовалась паузой, чтобы рассмеяться, перекинуться парой милых фраз, в очередной раз кого-то очаровать и только потом двинуться дальше.

И так они шли из комнаты в комнату, раскланивались со знакомыми, знакомясь с незнакомыми («Ах, это моя лучшая подруга, чрезвычайно интересная девушка!»), поддерживали прежние знакомства и углубляли новые.

Только в самые дальние комнаты не заходили. Там было полутемно и накурено так, что сизый дым, плавающий пластами, смазывал фигуры и лица. Из-за дыма слышался тихий гул, который вполне сошел бы за тишину — множество людей играли в тихие, но очень азартные игры. Диана едва позволила заглянуть через распахнутые двери и потянула дальше со словами: «Там стрики, они курят и играют в карты. Фу!»

И вовсе не фу, не фу! Так хотелось сказать Альбине.

У неё уже слегка кружилась голова от обилия мельтешащих лиц и светских глупостей. Она, правда, не успела рассмотреть в дыму что-то конкретное, но с удовольствием бы осталась там, в тиши, хоть и дымной, и темноватой, но представлявшейся такой спокойной…

Пройдя анфиладу второй раз, они вышли в коридор, и Диана, доверительно склонив голову к Альбине, поделилась своими планами:

— Ах, Альбина! Надо пройтись ещё пару раз по кругу. А что, если мы кого-то случайно пропустили или кто-то только-только прибыл?

У Альбина едва не вырвалось, что если так, то небо на землю не упадет. Она устала и была бы рада уже где-то остановиться, поучаствовать во всеобщем веселье. Например, с удовольствием поразгадывала бы романсы. Да и в комнате живых картин тоже не отказалась побыть. Хотя бы как зритель! В крайнем случае просто посидела бы рядом с мамой…

Фёкла Фроловна, стесняясь своей провинциальности, нашла самую, на её взгляд, безлюдную комнату и присела там на краешек дивана испуганным воробьём, готовым спорхнуть, едва появится кто-то, кому помешает серенькая