заблевал почтовые ящики в подъезде и утром сказал мне все убрать. Но хуже всего было другое.

С каждым стаканом водки он становился все более невменяемым. Мог зажать меня в коридоре и, пьяно смеясь, облапать, пока я не отпихивала его и не убегала в комнату. Мог сидеть в одиночестве на кухне и говорить с каким-то Саньком. Когда я первый раз услышала, то побледнела от страха. Саньком звали его собутыльника, который прошлой зимой уснул в сугробе и так и не проснулся. Однажды отчим ломился в мою комнату, когда мама ушла на рынок, а он отсыпался после очередной пьянки. Тогда я забралась с ногами на кровать, вытащила из ящика стола ножницы и, трясясь от страха, гадала, что буду делать, если он ворвется.

– Сука! Ебанашка! – мычал он, царапая дверь. – А ну, открой. Сейчас покажу тебе…

Я вышла из комнаты, когда с рынка вернулась мама и выгнала отчима на улицу, не забыв перед этим отвесить ему подзатыльник, от которого тот кубарем полетел по лестнице. Но пьяным везет. Шею он себе не сломал, полежал немного, оклемался и отправился искать приключения на свою жопу. Нашел, потому что местная гопота проломила ему голову и отправила на месяц в больницу. Правда, как только он вернулся, вернулись и попойки, и заблеванный пол в коридоре, и постоянные концерты, где они с мамой орут друг на друга. Поэтому неудивительно, что я старалась проводить все свое время на работе.

В отличие от дома, на работе на меня никто не орал. И пусть звонки и общение с клиентами выматывали, но это все же было лучше того, что происходило дома. Первый год я вкалывала, как не в себя. Всегда старалась улучшить показатели, работала на износ и не обращала внимания на ворчание Олега, который собираясь домой, видел, что я сижу за компьютером и перебираю бумажки. Зарплату, по совету Катьки, я делила на две части. Половину отдавала ей, половину относила маме, причем мама не забывала пожаловаться на тему того, что денег не хватает. Себе я ничего не покупала. Только однажды купила новую блузку, потому что пьяный отчим, посрав, зачем-то вытер старой жопу. Я не стала мелочиться, выбросила блузку в мусорку и, взяв у Катьки деньги, купила новую. За что поплатилась, потому что мама сразу же задала вопрос, откуда у меня новая вещь и потом наорала, обозвав крысой.

Несмотря на её заверения, что память стала плохой, мама все помнила и подмечала. Если я в детстве случайно двигала в шкафу её крем или шкатулку, мама сразу же устраивала допрос, какого хрена я лазила в её вещах, потом перерывала мой стол и, не найдя ничего, уходила, оставляя меня разбирать бардак. Ничего не поменялось, когда я повзрослела.

Однажды, вернувшись с работы и переделав домашние дела, я села ужинать. Мама, не дав мне отдохнуть, привычно начала жаловаться, что денег не хватает. Я молча слушала и ковыряла макароны с котлетой, пока мама не дала мне подзатыльник.

– За что? – удивилась я, потирая ушибленную голову. Затем взяла тряпку и вытерла стол, куда капнула подливка.

– За то, что рожу воротишь, – буркнула мама. Она сплела руки на груди и внимательно на меня посмотрела. – Тебе вообще на семью насрать, да?

– Нет, – тихо ответила я, откладывая вилку в сторону. – С чего ты взяла?

– Потому что говорю, а ты угукаешь только.

– На работе устала, да и дома дел по горло, – махнула я рукой, пытаясь оправдаться.

– Да, да. Опять отговорки.

– Отговорки? – переспросила я. – На неделе постоянно задерживаюсь, на выходных выхожу. С работы стоит прийти, как Настя пропылесось, полы помой, постирай, еду приготовь. Устала, да.

– Устала? Ты вообще по дому ничего не делаешь. Шляешься только хуй знает где с Катькой своей. Да, зарплату приносишь, а мало её, зарплаты твоей, – фыркнула мама.

– Лучше места все равно нет, – пожала я плечами. Мама пожамкала губами и поморщилась, словно я глупость сморозила.

– Лаврентьевой на точку помощница нужна, – словно невзначай, бросила она. Я на миг замерла и, не веря, посмотрела на неё.

– Что?

– Что? – вытаращила глаза мама. – На точку, говорю, помощница нужна. Ты же продаешь вон и тут продавать будешь. Шубы и обувь. Субботу и воскресенье. Как раз себе на мороженое заработаешь…

– Нет, – помотала я головой. Мама покраснела и злобно дернула плечами.

– Нет?

– Нет, – повторила я. – Мне хватает работы. Еще и дома вкалываю.

– Ой, блядь, – ругнулась мама. – Бедная-несчастная. Полы помыть ей тяжко, да жратву приготовить, которую сама и жрет. Лаврентьева хорошие деньги платит своим, между прочим. Семье поможешь…

– Я и так помогаю, – вспылила я. Наверное, мама уловила нотки гнева в моем голосе, поэтому вздохнула и сложила руки на коленях. – Почему ты не хочешь пойти, раз так тяжко с деньгами?

– Что? – нахмурилась она, а я, прикусив язык, мысленно выругалась. – Засранка! Да я на тебя всю жизнь положила! Отец спину рвал, чтобы тебя обеспечить, суку такую. А ты меня попрекаешь, гнида? Мать больную из дому гонишь…

Я промолчала, надеясь, что мама устанет и замолчит, но как же я ошибалась. Она полоскала меня еще час, потом завоняла кухню валерьянкой и демонстративно ушла в гостиную, где легла на диван. Когда к ней подходил Матвей или Андрей, она отвечала им тонким голоском, заставляя меня злиться. Гнев, бурливший во мне, отчаянно стремился вырваться наружу, и я с трудом сопротивлялась, чтобы не заорать и не швырнуть тарелку с макаронами в стену. Досчитав до двадцати, я быстро доела нехитрый ужин, помыла посуду и, заварив чай, отправилась в свою комнату. Меня перехватил Матвей и, нагло улыбнувшись, ткнул пальцем в грудь, после чего сказал:

– Дай денег, Насть.

– У мамы спроси. Откуда у меня деньги, – тихо ответила я, пытаясь его обойти. Он упрямо мотнул головой, скрежетнул зубами и снова ткнул пальцем в грудь.

– Денег дай. Блядь! – прошипел он. Я попятилась, когда он вытащил из кармана перочинный нож и, раскрыв его, выбросил вперед руку. – Порежу!

– Матвей, ты совсем дурной? – заголосила мама, услышав обрывок разговора. – А ну иди сюда, сына! Это что такое? Откуда нож? У папки взял? На место положи и книжку неси, почитаем.

– В жопу книжку твою, сука, – проворчал брат, но нож убрал и, злобно на меня зыркнув, пошел на кухню. Я же скрылась в своей комнате, закрыла дверь на шпингалет и, сев на кровать, обхватила голову руками. Мыслей было много, а гнев, на минуту утихший, разгорелся с новой силой.

*****

Я ненавидела выходные. Потому