Судебная система уже отвергла несколько гражданских исков, поданных против правительства семьями, в которых дети погибли из-за ОЮИН или выжили, но оказались в лагерях. Каждый раз судьи озвучивали одни и те же причины. Администрация и корпорация «Леда» провели тестирование в разумных объемах, чтобы убедиться в безопасности вещества «Амброзия». Правительство намеревалось добавить этот препарат в систему водоснабжения, чтобы предотвратить биологический терроризм. Принимая во внимание наши сверхспособности и опасение, что ОЮИН может оказаться заразным, на тот момент у правительства были причины видеть в нас неминуемую угрозу.

Президент Круз вела тайные переговоры, чтобы добиться компромиссного соглашения, но до момента, когда мы получим хоть какой-то результат, могли пройти годы. События затронули почти каждую семью в США, а страна никак не могла выбраться из долгов и погружалась в еще большую депрессию. Так что на выплаты попросту не было денег.

От имени администрации Грея были озвучены официальные извинения за невмешательство в ситуацию. По крайней мере, это было уже что-то. Но когда Толстяк представил смету на обустройство в здании парламента мемориального зала, спикер запретил эти расходы, объяснив, что народу «нужно время осмыслить трагедию, и после этого он сможет надлежащим образом оплакать ее».

– Толстяк, – начала я и потянулась к нему, чтобы пожать его руку. За все время, что мы путешествовали вместе, я никогда не видела его в таком состоянии. – Почему ты ничего не говорил?

– Потому что знал, на что я иду. – Парень покачал головой. – Эй, послушай-ка меня. Прости, Зу. На самом деле не всe так плохо. Я просто расстроен. Я пытаюсь напомнить себе, что делаю хорошее дело, даже если приходится тяжело. Через год вспомню весь этот кошмар и посмеюсь над собой.

Всe может стать лучше и станет лучше. Я верила в это всем сердцем. Но моему другу была нужна помощь. Мы нужны ему, чтобы снять часть груза с его плеч.

– Думаю, за такой оптимизм Руби выгонит тебя из Команды Реальность, – весело сказала я.

– Я устал от этой Команды, – подавленно ответил Толстяк, прибавив скорость и пролетая мимо рабочих, ремонтировавших асфальт на другой стороне. – Надоела она мне. Я лучше буду дураком, который на что-то надеется и работает, чтобы что-то изменить, чем циником, который ничего не делает и смеется, когда жизнь подтверждает его сомнения.

Я кивнула.

– В этом я с тобой тоже согласна.

Он улыбнулся.

– Спасибо, что выслушала. Иногда мне кажется, будто я просто разговариваю сам с собой.

– Мы все можем тебя выслушать, – пообещала я. – Ты же говоришь за всех нас.

Улыбка исчезла.

– Не все.

Теперь я могла, наконец, задать вопрос, который мучал меня несколько месяцев.

– Они причинили тебе боль?

– Они ничего не сделали – просто ушли, – сказал Толстяк, стараясь, чтобы его голос звучал не так горько. – Даже не сказали мне, что уходят.

– Я имею в виду тех, кто допрашивал тебя после их исчезновения, – тихо пояснила я.

Толстяка ФБР допрашивало не так, как меня – изводили неделя за неделей, следя за каждым его шагом. Я же не представляла для них интереса. Два агента ФБР заглянули в квартиру Кейт, чтобы задать мне несколько вопросов о том, когда я последний раз видела Руби и Лиама, но Кейт присутствовала при допросе. И через час она заставила их уйти. Вот и всe.

Сначала я пребывала в ярости: конечно, что может знать маленькая девочка, да? Но я видела, как тяжело следствие далось Толстяку.

Я видела, как он сидит перед Конгрессом и свидетельствует под присягой, что не знает, где находятся его «так называемые друзья», и на все вопросы дает один ответ: «Я не знаю. Я не общался с ними уже несколько месяцев». Я помню, когда агенты заявились во время семейного ужина, чтобы обыскать его квартиру в поисках улик, и забирали всe, что хотели, даже книги – просто чтобы напугать его. Я видела, как на его чудесных родителей нападали репортеры, следователи, обычные американцы, которые презирали «пси». В итоге им пришлось уехать из Вирджинии.

В кои-то веки мой возраст защитил меня от реальности.

– Нет, – сказал парень, немного помолчав. – Они просто задавали вопросы, на которые у меня до сих пор нет ответа.

Я вытащила из подстаканника сложенную карту. Толстяк проложил маршрут до Блэкстоуна, маленького городка на юге Вирджинии, о котором я никогда раньше не слышала.

– Нам ехать примерно три часа, – произнес он уже своим обычным тоном. – Скажи, когда проголодаешься. Я взял воду и протеиновые батончики. Температура нормальная?

– Всe великолепно, – откликнулась я. – Хочешь я включу радио?

– На самом деле, если ты не против, – ответил он, – я бы предпочел тишину.

Я улыбнулась и откинулась на спинку, глядя на дождь.

– Я тоже.

Сейчас

Мне никто не сказал.

Быстрыми решительными шагами я шла по протоптанной тропинке к Убежищу, скрестив руки на груди. Недавно прошел сильный дождь, и утоптанная земля была усыпана листьями, испещрена вмятинами кроссовок. И когда я проходила мимо очередной цепочки следов, направленных в сторону озера, каждый раз начинала гадать, не принадлежат ли они Лиаму или Руби.

Но мысль об этом лишь наполняла меня яростью.

Я чувствовала, как она разгорается у меня под кожей, как заряд, запертый в электрической цепи, которую никак не замкнуть.

Мне никто не сказал.

Две недели. Две чертовых недели назад они ушли, и Толстяк не смог найти момент, чтобы сообщить мне об этом? Лиза рассказала, что ребята сразу же вышли с ним на контакт. И у Толстяка было немало шансов сообщить об этом и мне тоже – самому или через Вайду. Неужели непонятно, что для меня это тоже важно: люди, которых я люблю, просто… просто исчезли! Более того, они покинули Убежище – самое важное место в их жизни?

Меня колотило. Я прижимала к груди руки, чтобы этот раскаленный жар не вырвался наружу.

– …увидишь, что детей стало гораздо больше, чем ты помнишь, – почти двадцать. Самому младшему девять. Сузуми?

Наконец я подняла взгляд от тропы.

Когда-то Убежище, наверное, было чьим-то летним домиком. Уединенный дом на озере, настолько закрытый от внешнего мира, насколько это вообще возможно.

Лиам и его отчим основательно поработали, расширяя постройку, которая изначально была двухэтажным деревянным строением. Темные, естественные цвета – всевозможные неяркие оттенки зеленого и коричневого – помогали сооружению сливаться с местностью. Несмотря на то что над домом возвышалась современная остроконечная крыша, когда я в первый – и последний – раз увидела Убежище, мне подумалось, что этот дом будто вырос прямо из земли подобно окружавшим его деревьям.