И в то же время, несмотря ни на что, Лева не мог, ну просто не мог себе представить, как расстаться со шведской серией. Неужели этих марок больше не будет в его альбоме?

Он несколько раз брал в руки пинцет, чтобы отклеить марки от альбомного листа, и снова клал пинцет на стол.

Неужели ему придется отнести эти марки Пете Николаеву?

А если всем сказать, будто он честно понес их Николаеву, но будто начался сильный ветер, и уж как это случилось, он и сам не поймет, но марки разлетелись в разные стороны… И он не мог догнать ни одной. Ни одной, как ни старался!

Пока же шведская серия полежит в укромном местечке. И как только забудется эта история, он снова наклеит марки к себе в альбом…

Но ведь это еще один новый обман? И этот новый обман куда хуже прежнего.

И Лева представил себе лица ребят из своего отряда. И будто опять услыхал их негодующие слова: «Оказывается, ты попросту мошенник! Уходи из нашего отряда! Не хотим быть с тобой в одном отряде!» Так они сказали ему сегодня на сборе. Лева потрогал свой пионерский галстук. И почувствовал, что нет ничего ужаснее, чем лишиться его. Сегодня ему простили его проступок, но в следующий раз…

Стараясь не разглядывать марки шведской серии, чтобы окончательно не потерять мужества, Лева взял пинцет и осторожно отклеил их все от листа альбома. Затем уложил в пакетик из прозрачной бумаги, который сунул в карман. Он положил пакетик в самую глубь кармана, чтобы ветер и в самом деле как-нибудь случайно не вырвал их у него из рук и не разнес по всей улице…

…А у Пети дома в это же самое время была великая суматоха. Они трое едва успели сделать уроки и спрятать в портфели учебники и тетради, как вдруг явился Кирилкин папа и сказал, что принес билеты в театр, на «Снежную королеву».

— На «Снежную королеву»! — воскликнул Петя. Он так давно мечтал увидеть в театре «Снежную королеву»! Ах, как хорошо!

Но Вовка недовольно поморщился:

— Что такая за «Снежная королева»? Там есть про войну? Или про что-нибудь другое интересное?

— Вот ты и не знаешь, — заступился Петя, — не знаешь, а говоришь. «Снежная королева» — это очень интересно. Там про дружбу.

— Раз про дружбу, другой разговор! Раз про дружбу, я люблю…

— И я люблю про дружбу! — воскликнул Кирилка.

— Значит, даешь «Снежную королеву»? — весело спросил Кирилкин папа. А я сомневался. Ну ладно, вы тут одевайтесь… Побегу за машиной!..

Мальчики обомлели. Такое неожиданное счастье привалило им! Они едут в театр, да к тому же и на машине!

— Зачем такое баловство? — укоризненно сказала мама. — Прекрасно можно и на автобусе…

— Ну что вы, зачем же автобус! Если позволите, я их завтра весь день буду катать на машине! — воскликнул Кирилкин папа. Вдруг смутившись, он покраснел, в точности как Кирилка, и выскочил на улицу.

Вот тут-то и началась кутерьма. Мальчики принялись наряжаться.

Во-первых, мама потребовала, чтобы немедленно и основательно были вымыты все уши, все шеи, все руки, все носы — одним словом, все, что только может быть вымыто.

Даже Вовка, который не питал особой нежности к мылу и воде, и тот послушался. Он снял школьную куртку, засучил рукава рубашки и принялся так натирать себя мылом, что кусок буквально растаял на глазах.

Затем мама сказала, что она подшила Вове и Пете к их курткам свежие воротнички. Это было принято без особого восторга, но вполне терпимо.

— У меня знаете был какой воротник? — не утерпел похвастаться Вовка. — Ого-го, грязнющий!

— А Кирилке… — Тут мама, с некоторой робостью показав на клетчатый шелковый галстук, сказала, что Кирилке, пожалуй, будет хорошо в театр надеть вот этот галстук.

Против галстука было поднято настоящее восстание.

— Ни за что! — возмутился Петя. — Что он, девчонка?!

Кирилка и Вова вежливо молчали. Но по их лицам было видно, что они молчаливо протестуют.

— Нет, как ты не понимаешь? — немного мягче продолжал Петя. — Когда человек почти во втором классе, ему никак нельзя с бантиком…

А маме так хотелось! Она достала Петин галстук в зеленую и черную клетку, который ему повязывали еще совсем недавно; не в прошлом ли году?

— Правда, — сказала она, бросив галстук на свой стол с зеркалом, — я забыла, вы уже большие… Ну что ж, тогда не надо…

Но вид у нее при этом был и огорченный и разочарованный.

Кирилка посмотрел на Петю.

— Пусть будет бантик, — сказал он и с решительным видом подошел к маме. — Пусть.

— Ты думаешь? — проговорил Петя. — Думаешь, ничего, если во втором и бантик?

— Так мы же пока в первом! — став на сторону мамы, крикнул Вовка. Какой такой второй? Первый, вот и весь разговор!

Затем мама всем троим разрешила причесаться папиной головной щеткой и вышла из комнаты.

— А давайте поодеколонимся? — вдруг придумал Петя. — Папа после бритья всегда берет одеколон.

Вовка с восторгом согласился.

— Какой брать? Тот или тот? — спросил он, хватая один из флаконов на мамином туалетном столе.

— Тот, — сказал Петя и тут же закричал: — Другой, другой…

Но было поздно. Половина содержимого флакона уже оказалась на Вовкиных волосах.

— Что же теперь делать? — испуганно прошептал Петя. — Это же никакой не одеколон. Это глицерин «Велюр» для смягчения рук.

— А пускай «Велюр»! — беззаботно сказал Вовка и провел по волосам папиной головной щеткой. И неожиданно его жесткий торчащий ежик улегся в сверкающий парикмахерский пробор.

— Ишь ты какой! — залюбовался он собой в зеркале. — Красивенький стал.

Немедленно вторая половина глицерина была опрокинута на макушки Пети и Кирилки. И когда мама вернулась, дело было сделано. Мальчики предстали перед ней, сверкая блестящими глицериновыми волосами.

Мама оторопела:

— Вы с ума сошли! Что с вашими волосами?

Они хотели ей объяснить все по порядку, но не успели. В передней раздался звонок, и вся тройка, горланя и толкаясь, бросилась открывать входную дверь.

Наконец-то он вернулся с машиной, Кирилкин папа!

После небольшой схватки Петя отпихнул в сторону Вову и Кирилку и сам отомкнул замок.

— Ну что? — крикнул он, широко распахивая дверь. — Достали?

Но в дверях, мрачно сдвинув брови, стоял не Кирилкин папа, а Лева Михайлов, ученик пятого класса «Б».

Наступило очень неприятное и тягостное молчание. Лева топтался в дверях, не решаясь войти. Три мальчика его пристально разглядывали.