Он приехал, когда уже стемнело, остановился в мотеле, потому что не знал, где находится лаборатория, и искать было поздновато. К тому же засыпал на ходу после двух ночей в автобусе. У женщины на ресепшене была прическа а-ля пятидесятые и погасший взгляд. Он боялся, она спросит про возраст, но она даже к деньгам не выказала особого интереса.

На следующий день он отыскал в университете кабинет Алжевика и представился секретарше факультета абитуриентом. Она, по словам Лоуэлла, была такой типичной теткой со Среднего Запада. Очень милая. Лицо как лопата, плоское и открытое. Доброе сердце нараспашку. Он просто рожден разочаровывать таких женщин. “Как миссис Баярд, ты ж понимаешь, о чем я?”

Миссис Баярд умерла лет пять назад, так что больше он ее уже не разочарует. Я об этом умолчала.

Лоуэлл поведал секретарше факультета, что очень интересуется изучением шимпанзе. Можно ли как-то ознакомиться с тем, как здесь обстоят дела в этой области? Она сообщила ему приемные часы Алжевика, которые он и так знал. Они были указаны на двери кабинета.

Но потом она ненадолго отлучилась по какому-то вопросу, и он смог беспрепятственно залезть в ящик с рабочей почтой Алжевика. Там, среди прочего, обнаружился счет за электричество, довольно большой, адрес был загородный. Лоуэлл купил карту и хот-дог на заправке. До дома было шесть миль. Он прошел их пешком.

На дороге почти не было машин. День солнечный, но жутко холодный. От движения становилось легче. Он размахивал руками для согрева и гадал, как прошла игра с Марион. Даже будь он там, она закончилась бы неважно. В лучшем случае избежали бы откровенного позора. Без него? Что позорнее позора? Он раздумывал, что, может, не стоит возвращаться в старшие классы, а надо сдать экзамены и сразу махнуть в колледж, где никто бы знать не знал, что он когда-то играл в баскетбол. Да и ростом для команды колледжа не годился.

Наконец он добрался до территории, огороженной сеткой-рабицей. Обычно рабица для подростка Лоуэлла не была проблемой; курам на смех эти сетки-рабицы. Но здешнюю недвусмысленно оплетал провод под напряжением. Что означало, он на верном пути, только вход ему заказан.

Во дворе за оградой густая поросль голых деревьев, голая каменистая земля с пожухшими сорняками. На ветке качели из шины и сетка для лазания, как в армии на учебной полосе препятствий. Из людей вроде никого. Через дорогу Лоуэлл обнаружил обрубок дерева, за которым можно было укрыться от ветра и из виду. Он привалился к стволу и тут же уснул.

Хлопнула дверца машины, он проснулся. Ворота к подъездной дорожке были распахнуты. Мужчина выгружал из зеленого микроавтобуса здоровые мешки собачьего корма. Сложил их на тележку и покатил по ухабам к чему-то вроде гаража. Как только он скрылся за дверью, Лоуэлл перебежал через дорогу и проскользнул в главное здание.

– Взял и зашел. Вот так запросто.

Он очутился в темном коридоре. Лестницы оттуда вели и вверх, и вниз. Послышались крики шимпанзе. Они доносились снизу.

На лестнице стоял резкий запах, помесь аммиака с дерьмом. На стене выключатель, но Лоуэлл не стал зажигать свет. Солнце проникало через маленькие окошки, вырезанные прямо над землей. Этого хватало, чтобы разглядеть четыре поставленные в ряд клетки и по меньшей мере дюжину темных приземистых фигур внутри.

– А дальше, – произнес Лоуэлл, – все было ужасно. Знаю, ты не любишь говорить о Ферн. Ты точно хочешь дослушать?

Так он меня предупредил. Он вовсе не предлагал остановиться.

Я сразу узнал Ферн, рассказывал он, но не потому, что прямо-таки узнал в этом тусклом свете, просто она была самой молодой и маленькой.

Она сидела клетке с четырьмя здоровенными взрослыми. Раньше я и не подозревал, что шимпанзе так не похожи друг на друга. Шерсть у нее была порыжее, а ушки повыше, чем у других, как у плюшевого мишки. Так легко вычислить, так логично, хотя она изрядно изменилась. Стала крепкой и плотной, а была изящной. Но жутко то, как она меня узнала. Будто чувствовала, что я появлюсь. Помню, еще подумал, что папе надо бы поизучать вопрос предвидения у шимпанзе.

Я подходил к клеткам, и она еще даже не повернулась, но уже вся оцепенела. Шерсть встала дыбом, и она начала тихонько завывать, у-у, у-у, как всегда, когда волнуется. Потом резко развернулась и метнулась к прутьям клетки. Она трясла их, и раскачивалась взад-вперед, и уже смотрела прямо в глаза. Уже кричала на меня.

Я подбежал, и она просунула руку, ухватила меня и так рванула к себе, что я врезался в решетку. Ударился головой, и все немного поплыло. Рука была у Ферн в клетке, у нее во рту, но она еще меня не укусила. Думаю, не могла решить, рада мне или все же зла. Впервые в жизни я ее испугался.

Я попытался высвободить руку, но она не отпускала. От нее пахло лихорадочным возбуждением, чем-то вроде паленой шерсти. Давно она не купалась в ванне с пеной и не чистила зубы. По правде говоря, от нее воняло.

Я принялся увещевать, просил прощения, говорил, как люблю ее. Но она продолжала кричать и ничего не слышала. Она так стиснула мне пальцы, что искры из глаз посыпались, и я изо всех сил старался говорить тихо и спокойно.

Теперь уже и остальные шимпанзе здорово возбудились. Один крупный самец с эрекцией подошел и попытался отнять у нее мою руку, но она не сдалась. Тогда он схватил за вторую руку, и оба принялись тянуть, колошматя меня о прутья. Я разбил нос, лоб, щеку. Ферн все еще держала мою руку, но уже не во рту. Она развернулась и укусила самца в плечо. Прямо-таки впилась в него. Крики неслись теперь из всех клеток и эхом отдавались от бетонных стен. Все это походило на давку у сцены. Очень опасную давку.

Здоровяк выронил мою руку и попятился, широко распахнув пасть, обнажив клыки, и, клянусь, они были как зубья акулы. Он выпрямился, шерсть, как и у Ферн, дыбом. Он явно угрожал ей, но она не обращала внимания. Она подавала мне знаки свободной рукой. Мое имя – пальцы сложены в букву Л и шлепок по груди, и потом – хорошая, хорошая Ферн. Ферн – хорошая девочка. Пожалуйста, забери меня скорее домой. Я буду хорошо себя вести. Обещаю хорошо себя вести.

Здоровый шимпанзе обрушился сзади, но Ферн не могла одновременно защищаться и держаться за меня. И не стала защищаться. Ногами он разодрал ей спину в кровавые клочья. И все это время она продолжала кричать, все шимпанзе кричали, и пахло кровью и яростью, и ужасом, кислым железом и мускусным потом, и испражнениями, и голова шла кругом от ударов. Но она не отпускала меня.

И тогда появились люди, двое мужчин, они бежали по лестнице, что-то крича, но я не слышал что. Для профессоров они были молоды, скорее аспиранты. Может, уборщики. Оба здоровяки. У одного в руке электрошокер, и я подумал: как это сработает? Как они умудрятся пустить разряд в Ферн, не вырубив меня? И как помешать им вырубить Ферн?

Оказалось, не было нужды применять электрошокер. Завидев его, самец шимпанзе тотчас с воем отскочил в дальний угол клетки. Все притихли. Ферн показали электрошокер, и она наконец отпустила меня.