— У пчёл, знаешь, вредителей разных много… Моль восковая… муравьи… бабочки всякие…

Я молчу, наблюдая за татуированным солнцем на его руке.

— А окромя вредителей и враги есть… пчелоед, например… шершень… осы всякие…

Он кладёт очки передо мной:

— Так я в своих ульях им спуску не даю… всех подчистую изничтожаю…

Генка и Тольча движутся в нашу сторону.

— И в Мишинском улье я всех знаю… Кто там матка, кто рабочие… а кто трутни…

Я молчу.

— Смотри… — говорит он. — Не знаю, кто ты и зачем тута появился, но если зло какое задумал, то лучше уезжай сразу…

— Я зла никому не желаю… — нехотя отвечаю я.

— Дай-то Бог… — говорит он и уже громко. — …Ну, Жиган-Изюм! Тебя только за смертью посылать! Гость оголодал уже!

И ласково смотрит на меня. И от этой его ласковости у меня мурашки по спине. Понял я, что порубит такой Ануфрий топором на куски, закопает в лесу, а потом чай пойдёт пить, с бубликами.

Генка зубами вытаскивает пробку из бутылки:

— Ну! По пять капель?

Жил когда-то в Смоленской губернии такой себе Василий Ежов. Нарожал с женой кучу дитёв и крестьянствовал помаленьку. Революцию встретил с пониманием. Но в коммуну идти отказался: работать надо, детей в люди выводить. Некогда на собраниях заседать. Тем более только-только из нищеты выбрались: вон корову смогли, наконец, купить да машинку швейную жене на именины, «Зингер». Так и сказал пришедшей к нему местной партячейке. Партячейка — известный пропойца Петька Гнездилов и его дружки-гультяи, аж сизые от самогона, молча выслушали его. Посмотрели на детей, сидящих на лавке с ложками в руках: ужинали Ежовы как раз, и ушли, топая сапогами, бросив напоследок:

— Ну-ну… смотри, Василь… как знаешь…

Отказался Василий Ежов и от вступления в колхоз. И от участия в продразвёрстке: детей у него было много, ели они тоже не мало.

— Ну-ну, смотри, Василь, — говорили ему несколько раз в течение последующих лет.

— Ой, Васенька, как бы беды не было, — говорила его жена Варвара, качая младшенькую Катеньку. Предпоследний ребёнок, четырёхлетний Яшка, сидел рядом с мамкой.

— Что ж мне корову им отдать в ихний колхоз? — хмуро бурчал Василий. — Да ещё за так… за шиш с маком… итак зерна три четверти забирают…

А однажды забрали у него всё. Самого его назвали «кулаком», а имущество экспроприировали в пользу колхоза.

— …Тарелок оловянных — пять штук… машинка швейная «Зингер» — одна штука… — равнодушно диктовал Петька Гнездилов секретарю, бродя по избе Ежовых. Указанные предметы выносили во двор на телегу, которая тоже была ежовской. Маленькая Катенька надрывалась плачем, Яшка, вцепившись в мамкин подол, блестел глазами.

Когда выводили корову, Василий не вытерпел и кинулся с кулаками. Его сбили с ног, стукнули прикладом по голове:

— На-ка! — и увезли куда-то. Люди говорили, в Сибирь.

Варвара с горя захворала и вскорости померла. Детей её раздали по детдомам, и больше никто их не видал. Да и они друг друга не встречали более… Кто от тифа помер, кто — на войне…

Мелькал в Донбассе прям перед сорок первым некий Ячта Ё ж, с наколкой на левой руке и заточкой в кармане. Фулюганил всяко, да девок портил…

А уже после войны пришёл как-то в ту самую смоленскую деревню моряк — в бескозырке, с орденами. Зашёл к бабе Марфе, соседке Ежовых. Потом оттуда — в сельсовет.

— Говорят, Ежова Василия реабилитировали? — спросил он, широко расставив ноги и заложив большие пальцы за ремень с якорем на бляхе.

— Да, — сказал первый и единственный секретарь деревенской партячейки Сидоренко, глядя на молодца поверх очков, — а вы кто, собственно, будете?

— Я-то? — ухмыльнулся морячок. — Яков Ежов я.

И глянул своими голубыми глазами так, что у Сидоренко вспотели ладони.

— Так, значит, вещи изъятые я могу получить, как наследник? — спросил морячок. —

Списочек сохранился?

Сидоренко, который был человеком аккуратным и много лет назад сам корябал этот самый списочек под свечой в избе Ежовых, полез в шкаф и, почему-то обмирая и злясь на себя за это, достал пожелтевшие листы бумаги.

Потом Яков Ежов ушёл из деревни, неся под мышкой громоздкую швейную машинку «Зингер» и ступая так, словно не смоленская земля под его ногами, а палуба балтийского линкора.

Он стал работать на заводе в ближайшем городишке. Пытался искать своих братьев и сестёр, хотя бы младшенькую Катеньку, но так никого и не нашёл. Сгинули Ежовы… Жил он одиноко. Не женился…

Однажды в воскресенье в дверь его квартирки (отдельной: герой всё-таки) постучали. Яков, жуя краюху, пошёл открывать.

— Вам кого? — спросил он пожилого мужчину, стоящего на пороге.

— Ежов? — спросил мужчина со смутно знакомым лицом. — Яшка?

Яков перестал жевать: кусок застрял в горле. Он, услышав голос, сразу узнал гостя.

— Для кого Яшка, а кому и Яков Василич… — сказал медленно и глухо сквозь хлеб во рту, глядя прямо в глаза Петру Гнездилову, первому комиссару его родной деревни. Тот вяло улыбнулся:

— Войти можно, Яков Василич?

Хозяин, проглотив наконец кусок, помедлил и отошёл в сторону. Мотнул головой: входи…

Гнездилов прошёл на кухню. Посмотрел на сделанный от руки рисунок грозного военного корабля на стене, прокашлялся в кулачок:

— Кхм…

Яков сел напротив. Глядел, подняв плечи и спрятав руки под столом: дрожали.

Гнездилов ещё раз прокашлялся и принялся рассказывать о своей жене, детях и разное-подобное. Но не мог понять, слышит его Яшка Ежов или нет. Смотрит — да. Да ещё странно так смотрит… Отвлекаю, наверное, — подумал Пётр, — обедал человек… Лучше сразу к делу перейти…

— Я сейчас валенками занимаюсь, Яков Василич, — сказал он, — хорошие валенки делаю… понизу резиной обшиваю, чтоб не промокали… вот…

Яков молчал.

— Людям мой товар нравится, не жалуются… да только вручную резиной обшивать долго… а на машинках швейных некоторых есть такая штука… ну, прям, для этого сделана… вот…

Яков молчал.

— …Не помню, как уж она называется, но очень удобная штука… так я вспомнил, что когда-то у Ежовых был «Зингер»… как раз с той хреновиной… Я тут недалеко живу… съездил недавно к нам в деревню, а Сидоренко Егор говорит, что ты приезжал и забрал эту машинку себе…

Гнездилов заметил в глазах Якова странное: будто тень набежала. Но продолжил:

— Так это… Яков Василич… Продашь, может, мне этот «Зингер»? Тебе он ни к чему, а мне пригодится… Я заплачу хорошо…

— Мразь, — услышал он и увидел бешенные глаза напротив, — падла.