Подгорецкий беспечно улыбался, но голубые глаза смотрели по-прежнему серьезно. «Ты светишься, даешь помехи и генерируешь электроэнергию, хотя все остальные показатели в пределах обычных человеческих норм. Я все замерил. Где теперь твои кости?». А ему-то они зачем? Перед глазами встала черная вода энергетического колодца, пузыри от тонущего узла с костями и бурлящие водовороты вокруг зубастых морд миксинидов. « Понял, – мысленно передал Подгорецкий. – Ты бросил их в колодец, чтобы больше не было твоих двойников?» Мне ничего не осталось, как подтвердить. Но откуда я знаю, может быть, из меня теперешнего какой-нибудь гладенец сможет сделать еще одного двойника? Или я из гладенца?

– Где аппарат, куда его дели? – громогласно потребовал доктор Гопал, швыряя биоволновую дугу на стол. – Пусть пленный ответит немедленно, сейчас же!

Он схватил меня за плечи и сильно тряхнул, но тут же отпустил – отвлекшийся на минуту Подгорецкий снова пустил в ход внушение. Но дался же Гопалу аппарат Чандры! Зачем он ищет именно этот, потерянный? В конце концов, это же их общая с Чандрой работа, он давно уже мог бы восстановить аппарат по записям и чертежам!

– Я не видел и не знаю, где ваш аппарат, – пробурчал я, не заботясь о вежливости. Гопал на время успокоился, убрал дугу в ячейку и отошел от стола.

Подгорецкий отключил запись, вытащил из кармана небольшой прибор, похожий на микрокомп, и надел мне на запястье. Что это – медицинский анализатор или локатор какой-то? «Ты помнишь то, что было до твоего перерождения? Людей, места, свою работу? Твои чувства изменились?». «Все помню, но часто слышу мысленный голос, вроде станции внушения». Прибор замигал частыми желтыми вспышками, рука с прибором засветилась почти так же ярко, вторая ей не уступала. Мираж снова зарябил черно-синими помехами. «Ого! Да ты просто энергостанция, Антон! Долонаны как на тебя реагируют?» Это я и сам хотел бы знать, но после своего перерождения я с ними не встречался. Подгорецкий молча кивнул и продолжал мысленный допрос, делая вид, что настраивает прибор на моей руке.

«Антон, на каком языке тебе внушает станция внушения, которую ты слышишь?» «На евроамериканском». «Ты подчиняешься?» «Внушение мне мешает думать, но я сопротивляюсь и не делаю того, что от меня требуют». Подгорецкий оживился, тряхнул головой, отбрасывая со лба волосы. «Ты знаешь, кто внушает?» «Нет.»

Подгорецкий поднял над небольшим микрокомпом зеленый мираж с объемным чертежом и начал что-то высматривать в нем, то и дело поворачивая мираж пальцем. «Скажи, что было необычного при твоем перерождении?» – наконец, мысленно спросил он. Откуда я знаю, что при перерождении в двойника обычно, а что нет? Я не каждый день перерождаюсь из витанского гладенца в человека! Тьфу! Даже подумать противно, кем я был раньше! Но все двойники-люди, кажется, переродились из гладенцов и были послушны внушению. Нина ненавидела каутильских солдат и размахивала оружием, Брачич убежал, не сказав мне ни слова. Что же у меня было такое? Регдондитовый рулон за пазухой? Но он не соприкасался с телом, на мне под экзоскелетом была рубашка… Или соприкасался – около шеи, у широкого свободного ворота? А может быть, соприкасалась та самая регдондитовая пыль, она же сыпалась во все стороны с его обтрепанных концов?

Подгорецкий слушал мысли, не сводя глаз с миража, а доктор Гопал другом углу пультовой уже что-то страстно доказывал Радхавану на родном неосанскрите. Его отчетливая речь ускорилась настолько, что я смог разобрать только «шпионаж», «разведчик» и «расстрелять диверсанта». Самое время Подгорецкому согласиться и избавиться от непокорного свидетеля махинаций стикской разведки! Но он молчал, а доктор Гопал выскочил из пультовой, хлопнув дверью.

После того, как я уже умер один раз, я почти не испугался, да и вообще сомневался, что Радхаван будет меня расстреливать. Подгорецкий тоже не собирался расправляться со мной, давая какие-то мысленные команды анализатору биополя. Интересы Стики в этом деле, похоже, не совпадали с интересами Каутильи, а тем более с интересами Союза Северного Полушария. Кроме того, судя по вопросам, Подгорецкий еще не все выяснил.

А может, в его или Стики интересах будет мой возврат на энергостанцию? Не отдавать же ее рейдерам! А без меня Борский мог только открыть ее, но не поднять – у него никогда не было прав пилота. Но зачем мне вообще поднимать и уводить станцию? Я не обязан рисковать собой в интересах сомнительного «Энергосектора» или еще более сомнительной «Энерго-Виты»! А человечества? Ну это если я – человек. А кто меня им признает? Так что же остается – спасать энергостанцию от рейдеров в своих собственных интересах? А пожалуй, что и в моих. Сколько труда вложил в этот проект я сам вместе со всем конструкторским отделом, а сколько изобретательности и ума вложила Нина! Что же теперь, все это снова окажется бесполезным и бесплодным сизифовым трудом, и я должен отдать свою работу рейдерам, которые окажутся еще хуже «Энергосектора»? Нет, нет, это не то! Никому мои чувства или профессиональная честь не интересны! А вот если я спасу энергостанцию, то человек я или нет, я смогу доказать свою нужность и полезность людям! Я выведу станцию на орбиту, отведу на Дубль, а там сообщу обо всех происшествиях следователю Калюшенко, генерал-лейтенанту и всем, кого это будет интересовать. Это мой единственный путь к спасению и в очередной раз – к тому, чтобы стать для всех человеком.

Но зачем мне вообще нужно быть человеком для кого-то? Какая разница, кто что обо мне подумает? А если я погибну, как фламбойян, на полпути? Лучше уж остаться на Вите и жить спокойно! А как? Скрываясь в лесу без еды и крова? Спасаясь от подозрительных отрядов двойников? Сражаясь со всем миром Виты, в котором я так и не смог разобраться? Нет, все-таки поднимать энергостанцию! Но как поднимать ее без связи?

«Почему на станции нет связи?» – поинтересовалась в моем сознании биоволна Подгорецкого. Звезды великие, он слышал все мои рассуждения! Какой стыд! Не успел я опомниться, как под биополевым нажимом уже мысленно рассказывал всю сегодняшнюю историю со связью. Теперь я полностью зависел от него и, наверное, от спецслужб Стики. Но с другой стороны, его внушение, если у биополевиков оно такое всегда, вовсе не было похоже на внушение в лесу. И вообще, больше мне здесь надеяться было не на кого. Пока он не заставлял меня в открытую вредить ССП, я мог положиться на него. А когда заставит? Как жаль, что нет биоволнового шлема! «Спокойно, я не шпион из миражного романа и не рейдер, но все устрою», – пообещал Подгорецкий мысленно, и мне осталось только гадать, а что же такое это «все».

Дверь снова распахнулась настежь, и голос Радхавана крикнул на неосанскрите:

– Гандхар, вывести пленного! Пусть видят, что он живой!

Постовой, казалось, только этого и ждал – он торопливо схватил меня и потащил по коридору к открытой двери. Что у них за тревога, кому надо видеть, что я жив? Похоже на обмен заложников. Неужели Борский пришел меня освобождать? Но Борский, берущий заложника, это совершенно нереально. Или это Подгорецкий что-то успел устроить? Вот он, уже бежит следом за мной, подполковником и Гандхаром.