– Нолан, – позвала Молли. – Посмотри-ка сюда.

На первый взгляд это был весьма упитанный олень, запечатленный либо вставшим на дыбы, либо в прыжке. Однако, рассмотрев изображение получше, я понял, что это вовсе не олень, а какая-то мощная фигура с огромной узловатой головой.

– Напоминает рисунки на Газетной скале в Юте, о которой ты рассказывал Джемме.

– Да. И это лишь в очередной раз доказывает, что юные хопи совершали паломничество в Гранд-Каньон. Причем… начиная с поистине незапамятных времен.

– А что там справа от него? – спросил Кен. – Это что-то значит?

Справа от медведеподобной фигуры, вопреки нашим ожиданиям, не было рисунков животных: вместо них стену украшали отпечатки ладоней – черные, коричневые и белые. Судя по тому, что художники оставляли след левой ладони, я предположил, что они были правшами, хотя один отпечаток правой я все-таки заметил.

– Это люди, – сказал я. – Животных рисовали, а людей обозначали отпечатками рук. Может, так они пытались сообщить миру: «Мы – другие. Мы отличаемся от зверей, поскольку умеем рисовать. И мы создали это место и все, что в нем есть». Меня другой вопрос интересует: когда именно все это происходило?

Изображения Ласко датируют пятнадцатым тысячелетием до нашей эры, однако это не самый древний памятник наскальной живописи: помимо других пещер, рисунки в которых относятся к раннему палеолиту и в два раза старше, обнаружены также и подземные локации с более примитивными изображениями, выполненными сто семьдесят тысяч лет назад.

– Но один человек тут все-таки есть, – заметил Кен. – Настоящий великан.

Едва я повернулся, чтобы тоже взглянуть на рисунок, как вдруг свет фонарика резко потускнел, окрасив стену в грязно-желтый цвет, и задрожал.

А потом погас.

Из архивов Нолана Мура. Наскальная живопись в пещере Ласко

Я несколько раз щелкнул кнопкой, выключая и включая фонарик, но результатом были лишь еще одна порция угасающего света, мерцание, а затем, когда батарейки сели окончательно, снова наступила темнота.

– Волшебно, – сказал Кен.

– У кого-нибудь есть запасной фонарик или телефон?

– Нет, – бесцветным голосом ответила Молли.

Я все ждал, когда глаза привыкнут к темноте, но вскоре понял, какой я идиот. Здесь ведь нет света. Вообще. Здесь с самого начала времен царит тьма. И все, что способны видеть глаза, – это цветные точки, которые порождает мозг в попытках хоть что-то различить в этой угольной черноте.

– Так, – произнес я. – Ладно. Это… это, конечно, не очень весело, но ведь могло быть и хуже.

– Я с большим нетерпением жду продолжения, Нолан. Ну же, развивай свою мысль.

– По крайней мере, мы знаем дорогу назад.

– Вот дерьмо! – внезапно и очень громко воскликнула Молли. – Мы в полной жопе!

Мне еще не доводилось слышать, как наша Молли бранится. Ее слова гулким эхом прокатились по пещере, и все снова стихло.

– Ничего, солнышко, – успокоил ее Кен. – Нолан прав. Мы вернемся по собственным следам, это несложно.

Я вытянул руку и, нащупав в темноте плечо Молли, легонько его сжал. Бедняжку трясло.

– Ну же, Молл. Все будет хорошо.

Она молчала.

– Нолан, – решительно заявил Кен, – ты идешь первым. Молл, вставай за ним и хватайся за это недоразумение, что на нем надето. Кстати, Нолан, а я говорил, что ты в этой рубахе похож на Гамлета в исполнении актера драмкружка? А еще на официанта из гей-ресторана восьмидесятых?

– Неоднократно. Однажды ты мне даже письмо по электронной почте отправил.

– Да что ты? А я и не помню.

– Вероятно, ты был в стельку пьян. Даже собственное имя с ошибками написал.

– А мне нравится эта рубашка, – тихонько сказала Молли.

– Понял? Так-то, – поддразнил я Кена, испытывая неимоверное облегчение. Нашим маленьким представлением мы добились желаемой цели. То есть я предполагал, что именно с целью успокоить Молли Кен и начал эту перепалку, хотя вполне могло статься, что ему просто захотелось лишний раз поиздеваться над моим нарядом. – Вот за нее, Молл, и хватайся.

– И не паникуй, если вдруг почувствуешь на плече чью-то руку, – добавил Кен. – Это моя.

Мы выстроились друг за другом и приготовились идти.

Первым делом я перешел на противоположную сторону: поскольку придется держаться за стену, то лучше за ту, на которой нет бесценных росписей. Двигался я определенным образом: медленно, в одном и том же темпе, слегка согнув колени; я выносил одну ногу вперед, проводил пяткой по земле, прощупывая неровности, а потом опускал носок и повторял то же самое второй ногой. Сначала я даже не отдавал себе отчета в том, что двигаюсь как-то по-особенному, – это получилось само собой. А потом кое-что вспомнил: однажды Кристи подарила мне на день рождения двухмесячный абонемент на занятия боевым искусством тайчи с индивидуальным инструктором. Зачем она это сделала – понятия не имею, сам я к подобным практикам никогда не проявлял интереса, – однако мне понравилось. И хотя самостоятельно, в перерывах между уроками, я почти не занимался, моя походка и движения изменились. И вот теперь, десять лет спустя, эти навыки дали о себе знать: я крался глубоко под землей, в полной темноте, ловко минуя препятствия, словно какой-нибудь ниндзя.

Какое счастье, что Кен этого не видел.

На то, чтобы вернуться к входу в пещеру, нам потребовалось десять минут. За это время Кен дважды ругнулся – предположительно, ушиб большой палец, поставив ногу не туда. Молли не проронила ни слова, но и хватку не ослабляла. Наконец я почувствовал, что стена стала более шершавой. Продолжая держаться за нее левой рукой, я начал шарить в воздухе правой, стараясь нащупать заднюю стену. Когда это произошло, я остановился.

– Ну все, – сказал я, – перемещаемся вправо, находим ту щель – и вперед.

– О боже, – прошептала Молли.

Щель нашлась уже через минуту. Я ощупал края и, опустившись на корточки, вполз в проем. Хоть я и старался действовать предельно осторожно, все равно треснулся макушкой о низкий потолок.

Оказавшись внутри, я на мгновение замер.

В прошлый раз свет не очень-то облегчал задачу, и его отсутствие сейчас навряд ли создаст дополнительное препятствие: ну да, ударюсь пару раз головой, получу несколько царапин, но в целом – какая разница?

Да самая что ни на есть громадная. Любой человек, не задумываясь, пройдет по узкой дорожке из выложенных друг за другом кирпичей. Но если эту дорожку поднять на сто футов над землей, лишь единицы не оступятся и не упадут. Для тела разницы нет никакой, но для мозга… Он в панике просчитает наихудший вариант развития событий и собьет тело с толку, заставив его забыть о врожденном чувстве баланса.