Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он немногое знает о сообщениях, которые носит. Они, само собой, зашифрованы. Эмиль и сам остается в удобном неведении. Так лучше, – они лишь звенья цепи. Если одна из связей будет задержана и сообщение разомкнется, другая легко может занять ее место – миссия продолжится. Успех предприятия важнее информированности. Что до вопроса доверия источникам информации и надежности их распоряжений, то оба, и Антон, и отец Эмиль, всецело отдают себя в руки Господа. Это лучшее, что они могут сделать, учитывая обстоятельства.
Когда зима уступила место весне и земля опять расцвела новой жизнью, отец Эмиль нашел среди своих многочисленных друзей и доверенных лиц еще один источник заработка для Антона, помимо разноски посланий. По берегам Неккар и в Вернау, и в Унтерэнзинген – да, и даже в Кирххайме – семьи наняли Антона учить их детей музыке. Симпатизировали ли родители сопротивлению и предложили ли свои дома в качестве удобного прикрытия для гонца или же они действительно хотели привить своим детям немного культуры, Антон не имел ни малейшего представления. Возможно, свою роль сыграли оба мотива. Каждая семья платила ему гроши, – на самом деле никто сейчас не может позволить себе уроки музыки, не в этой стране, – но ему нужны не их деньги. Ему нужен предлог для того, чтобы бывать в их городках, стоять на углу определенной улицы и говорить мужчине в серой фетровой шляпе: «Чудесный денек, но кажется дождь собирается?» – как раз в тот момент, когда звонит церковный колокол. Дружелюбный смешок, каким обычно отвечают разговорчивому незнакомцу на улице, и вежливое рукопожатие – не более того – но этого достаточно, чтобы передать клочок бумаги из одной ладони в другу.
В Кирххайме сегодня записка переходит из рук в руки быстрее, чем обычно, и контакт удаляется прогулочным шагом. Его ученики сейчас не дома – пошли с родителями в церковь, готовиться к пасхальной службе, – так что у него есть свободное время, и он может поохотиться за шоколадом. Он находит его в пекарне, но ему еще нужно убедить владелицу расстаться со сладостью. Она не хочет признаваться, что шоколад у нее есть. Он дорого платит за покупку, но компенсация от Widerstand пока была щедрой. Его семья может позволить себе это небольшое баловство. Пасха бывает раз в год.
Обратная поездка на автобусе из Кирххайма всегда долгая и утомительная. Он рад оказаться на перекрестке Аусштрассе и улицы Ульмер. Отсюда до дома пешком около часа, но день выдался приятный, порывистый весенний ветерок отогнал облака на запад, и лужи сияют серебром в бороздах на дороге. Он насвистывает, руки в карманах, шоколад надежно спрятан во внутреннем кармане пальто. На нем элегантная шляпа, пусть даже и старомодная. Когда он последний раз насвистывал?
День идет так ровно, что он начал бы опасаться, будь он суеверен. Шоколад кажется настоящим благословением свыше; он уже представляет себе лица детей, когда они найдут его в кроличьем саду – это будет такое чудо, что даже Альберт в него поверит. Утренний ледок растаял; края канав поросли свежей молодой травкой. Это сезон обновления, зарождающейся надежды, и внутри него тоже расцветает радость. Смутно, с пробуждающейся внутри радостью, он думает о том, что ему следует маскировать это вопиющее пробуждение надежды, если он не может обуздать его. Это слишком нетипично, в такое время и в таком месте, когда столько людей в отчаянии.
Но те, у кого камень на сердце, не знают того, что знает он – что здесь есть сопротивление, что Германия сохранила в мельчайших и тончайших капиллярах внутри своей плоти животворную кровь, несущую добро в основе своего состава. Справедливость еще бежит по венам, и всегда будет. Аминь.
Насвистывая и мурлыча себе под нос, он сворачивает на дорогу, которая идет к самому сердцу города, вдоль свежевспаханного и покрывшегося первым проблесками ранних всходов поля. Поле принадлежит Коппам, трем братьям Картофелеводам. Они тщательно выполнили весеннюю вспашку, и земля теперь насыщенного черного цвета там, где они ее перевернули. Воздух напоен запахом чистой почвы, терпким и свежим. Если лето будет ранним, у братьев будет хороший урожай картофеля. Еда на стол для всех их соседей.
За полем он видит две маленькие фигурки возле темной линии изгороди. Они молоды и легки и на приличном расстоянии, но даже издалека Антон узнает по манере движения и характерным признакам своих сыновей. Он останавливается на дороге, ему радостно просто стоять и наблюдать, как они играют. Весь мир вокруг купается в розовой дымке радости. Какое чудо, что он уже так хорошо узнал детей. И какое удовольствие видеть, как они придумывают истории и играют в игры, как делают все дети в местах получше, чем эта нация, разрываемая войной. Мальчики стоят лицом друг к другу. Каждый из них делает по шагу назад. Что они делают? Перекидывают что-то друг другу. Туда и обратно. Что они кидают, камень? Нет, для такого размера слишком легкое. Предмет летает слишком плавно, зависая на пике проделываемого им полукружья, прежде чем упасть им в руки. Стало быть, это мячик. Неожиданно захваченный жаждой игры, как если бы он сам был ребенком, Антон собирается окликнуть их, перебежать поле и присоединиться к развлечению. Он срывается с места, двигаясь широкими поспешными шагами через борозды.
Но подойдя ближе, Антон понимает, что они перебрасываются не мячиком. Серо-зеленый и продолговатый, предмет зависает в воздухе перед его взглядом, словно вмерзший в лед или загипнотизированный, отметины идут вдоль его боков, как узор на шкуре какой-нибудь ядовитой гадюки. Он весь холодеет. Где мальчики нашли гранату? Он резко останавливается, таращась, парализованный шоком и беспомощный. Закричать ли ему? Или тогда один из мальчиков не поймает, и проклятая штуковина ударится о землю, и, кто знает, может, с достаточной силой для взрыва?
В тот самый момент, пока Антон замер в нерешительности посреди картофельного поля, Альберт замечает отчима. Слава Богу, гранату он тоже успевает поймать. Он что-то торопливо говорит Полу. Они роняют штуковину