этой борозде. Он садится на корточки и замирает, кровь бежит по венам, наполняя его напряженной тревожной энергией, кажется, что чертова штуковина взорвется без повода, как какое-нибудь материализовавшееся проклятье. Когда он немного расслабляется, то обходит ее вокруг, осторожно, медленно, всматриваясь, как напуганная собака. Теперь он видит, что мальчики были правы: это лишь пустая оболочка. Кто-то обезвредил ее; стальная затычка с одной стороны отсутствует, с другой нет штыря. Внутри лишь пустота.

Он медленно выдыхает. Антон поднимает ее, ощущая холод металлической оболочки в своей еще более холодной руке. Эта граната никому не навредит, но все равно это ненавистная вещь, орудие разрушения. Он вертит ее в руках, катает между ладонями. Его поражает ее размер. Как может что-то настолько маленькое вмещать в себя такую смертоносную силу? Как может такой простой предмет уничтожить тело, жизнь, целый мир? Он заглядывает через дырку в конусообразном конце гранаты в ее пустую сердцевину. Свет пробивается с другой стороны. Затем он отводит назад руку и с силой швыряет эту вещь, так сильно и так далеко, как только может. Она шлепается с небольшим всплеском в иррегационный канал, бегущий по периметру поля Коппов. Вода, поднявшаяся с весенней оттепелью, подхватывает гранату и скрывает в своем стремительном потоке. Через мгновение она уже исчезла, похоронена в мягком и плодородном иле.

18

Весна быстро переходит в лето. Антон радовался бы смене сезонов, удлинившимся дням и нарастающему теплу, если бы не постоянное ощущение – сродни назойливому шепоту, неустанно бубнящему где-то в голове за бегущими мыслями – что он до сих ничего не добился с того момента, как связал себя с сопротивлением. Отец Эмиль говорил ему: «Будь терпелив. Мы не можем поменять мир за ночь». Но он все-таки ждал, что к этому моменту уже будут какие-то новости из Берлина или от Прусской заставы, где фюрер часто скрывается. Наши города, наши горожане почти каждый день подвергаются бомбардировкам. Но когда атаки становятся слишком напряженными, чтобы наш великий лидер мог их выдерживать, он уползает в свое Волчье логово и пережидает бурю.

Одним голубым майским днем, когда воздух сладок от ароматов цветов, он встречается со своим контактом в Вернау. Антон видит мужчину, читающего газету НСДАП на скамейке возле автобусной остановки – серый костюм, синий галстук, короткие гетры прикрывают ботинки. Это тот человек, которого ему поручено было разыскать.

Он проходит мимо скамейки, бормоча контрольную фразу на ходу: «Чувствуете, дождь приближается?» Не поднимая глаз от газеты, мужчина дает ожидаемый ответ: «Никто не может вечно удерживать дождь». Антон делает круг, праздно слоняясь поблизости, не спеша, задерживаясь возле витрин магазинов и поднимая шляпу, чтобы поприветствовать проходящих мимо женщин. Он улыбается своей очаровательной улыбкой. Он ведет себя так, словно у него есть все время на свете, словно ничто его не заботит, кроме солнца, окрашивающего кончики его ушей в розовый.

Когда он возвращается к скамейке у автобусной остановки, мужчина в сером костюме все еще там. Он дочитал газету, – это всего одна страница, покрытая печатным текстом с обеих сторон, как и все газеты сейчас, – и теперь просто сидит и глазеет на улицу, как будто высматривает свой автобус. Он сложил газету идеальным квадратом. Она лежит на скамейке, забытая.

Антон внимательнее разглядывает контакт. Мужчина, конечно, не встречается с Антоном взглядом, это ожидаемо. Но он позволяет Антону изучить свое лицо, пока сам рассматривает улицу. Антон уже видел его прежде. Он не в первый раз обменивается записками с этим человеком. Он, в действительности, как раз тот, с кем Антон встретился на своем первом задании, тот, кто рассказал историю про Рудольфа фон Герсдорфа, в панике обезвреживавшего бомбу в туалете музея. Он рад снова видеть герра Пола. Всегда приятно узнать, что тот, кем ты восхищаешься, еще жив.

Садясь, Антон роняет сложенную записку на скамейку. Через мгновение Пол распрямляет ноги, и снова закидывает одну на другую. Он ерзает, вздыхает, рассеянно поднимает сложенную газету, а вместе с ней и записку. Послание Антона проваливается в квадрат газеты и проскальзывает между сложенных страниц. Записка исчезла.

– Прекрасный день, – говорит Антон. – Есть ли новости из Берлина?

На губах Пола проскальзывает улыбка.

– Не те новости, которых ждем мы с вами.

– Но уже скоро. Я чувствую это всем моим существом.

– Вы неугомонный. Оптимист.

– Мной движет вера в Бога. Я верю в то дело, которое поручил мне Бог, и верю в Его власть исправлять все неправильное.

– Христианин, – отзывается герр Пол, его это, кажется, забавляет.

– А вы нет?

– Если я отвечу отрицательно, вы перестанете со мной разговаривать?

Антон смотрит в другую сторону вдоль улицы, не встречаясь взглядом с герром Полом.

– Ни за что на свете. Я слишком верю в мою миссию.

– Больше, чем вы верите в Бога?

Издевки в голосе нет. Скорее, насмешка, мальчишество и поддразнивание, но Антон чувствует, что должен отвечать со всей прямотой.

– Должен признаться, иногда у меня появляются сомнения в Господе.

– Как иначе, когда в мире столько зла.

– Однажды в поезде я слышал, как один человек сказал, что не верит в Бога, потому что никогда его не видел.

Герр Пол издает смешок, сухой и тихий:

– Умный человек.

– Но лишь потому, что мы не видим Господа, не значит, что его нет.

– Не видим Его, не чувствуем Его прикосновения. У Него нет влияния в этом мире, иначе мы с вами не сидели бы сейчас здесь и не делали то, что делаем. Если Бог и существовал, то Он мертв; Гитлер убил Его.

Что мог Антон на это ответить? Он и сам редко ощущал присутствие Господа с тех пор, как началась война. Он верит, потому что жаждет веры – потому что без нее он будет корчиться в отчаянии. Бог не умер, просто его нет на месте. Когда бы Он ни решил вернуться, Антон будет ждать, чтобы приветствовать Его. Он протянет к нему руки и скажет: «Смотри, что я делал, пока Тебя не было. Смотри, как я старался поддержать Твою славу. Я лишь человек, но Господи, я старался».

После паузы Пол говорит:

– Мое имя Детлеф. Мое христианское имя, я имею в виду.

Антон поворачивается к нему с улыбкой:

– Ваше христианское имя – значит, вы христианин, хотите вы того или нет.

Пол только пожимает плечами и не поворачивается взглянуть в ответ. Антон понимает, почему тому не по себе, – они не должны знать имена друг друга, мужчины и женщины, которые выполняют эту великую и смертоносную работу – разве что когда