Расшифровываю это как намёк оставить прошлое прошлому. Что ж, Ольга, несомненно, в своём праве, а мне имеет смысл потратить оставшиеся до официального начала рабочего дня минуты на пару мелких багов, отчёты о которых пришли на почту техподдержки ещё в пятницу.

— Тим.

Поднимаю глаза от монитора: Ольга стоит совсем рядом. И как я её не заметил боковым зрением?

— Спасибо тебе, — она обеими руками протягивает мне пластиковый контейнер. Неуклюже встаю, на автопилоте беру подарок.

— Мне?.. А! Да ну, Оль, брось, — пытаюсь пихнуть контейнер обратно.

— Не брошу, — Ольга прячет руки за спину. — Ты меня сильно выручил, самодельный рулет за такое — смехотворная благодарность.

Открываю пластиковую крышку, и из контейнера выплывает соблазнительное благоухание домашней выпечки.

— Неужели свежий?

— Ага, перед работой пекла.

— А почему не вчера?

— За ночь бы весь вкус ушёл.

— Э-э, спасибо, — в растерянности не знаю, что ещё сказать.

— На здоровье. И я, наверное, должна объяснить… — Ольга хмурит брови, собираясь с мыслями.

— Оль, — я нахально пользуюсь моментом, чтобы перехватить инициативу в разговоре. — Это ведь личное? То, что ты хочешь рассказать?

— Ну, — заминка. — Да.

— Тогда не надо ничего объяснять. А рулет, если ты не возражаешь, я бы поделил на всех.

На лице Ольги как в калейдоскопе сменяют друг друга выражения неверия, радости, вопроса, благодарности. От последнего мне становится немного стыдно: я ведь отказался от объяснений вовсе не из-за рыцарского великодушия.

— Не возражаю, давай поделим, — соглашается Ольга, и тут дверь в комнату открывается. Я не знаю, какие флюиды улавливает вошедший Дрейк, но здоровается он многозначительно. От смущения Ольга отзывается несколько высокомерным «Здравствуй» и, подхватив у меня из рук контейнер, сбегает в комнату отдыха делить выпечку и заваривать чай.

— Слушай, Тимыч, — Дрейк опытным ловеласом щурится ей вслед, — а ты точно про себя, ну, уверен?

— Точно, — буркаю я и торопливо плюхаюсь обратно в кресло.

— Однако Ольгу ты однозначно очаровал.

— Не ставил цели, — У меня на языке так и крутится едкость про «лучших друзей девушек».

Конечно, Дрейк это слышит. Он уводит разговор на аномально тёплую погоду и пробки, потом приходит Вася Щёлок, потом Ольга приносит угощение и наносит превентивный удар пояснением: «В честь весны». Вася, конечно же, проходится по нелепости повода, однако делает это скорее с добродушием, чем с язвительностью. Откуда-то из-за шкафов выпархивает лимонница, приманенная запахом клубничного варенья рулетной начинки. Вот теперь точно все в сборе, можно приступать к чаепитию.

— Андрюша, у тебя оперативка, — Не существует такого гастрономического соблазна, который заставил бы Щёлока забыть об обязанностях Дрейковой совести.

— Блин. Так, дождитесь меня.

— Чай остынет.

— Не успеет! — доносится до нас уже из-за двери.

И мы ждём, даже лимонница, для которой Ольга заботливо отложила немного варенья на специальное бабочкино блюдце. Какое-то непонятное утро, думаю я, разглядывая почти невидимые струйки пара над моей кружкой. Но, наверное, больше всего ему подходит эпитет «хорошее». Практически наверняка.

***

Этот сон прекрасен, как исполнение самой заветной мечты. В нём хочется оставаться, не просыпаясь, до конца лет. Он яркий, выпуклый — разделённый, а значит, — сердце сладко замирает — в чём-то вещий. Пока не зазвонил будильник, я разрешаю себе понежится в грёзах о том, что могло бы быть. Проживаю каждый оттенок сонного счастья без мыслей о прошлом и грядущем, но когда смартфон принимается играть побудку, возвращаюсь в суровую действительность. В которой есть место только для правильных решений, а не для потворства собственной слабости. Пусть я потерпел неудачу в попытке увернуться от предсказанного в отношении нас с Ольгой — сейчас у меня не может не получиться. Ведь я собираюсь сделать то, в чём преуспеваю всю свою жизнь. Сбежать.

========== VIII (Андрей и Тим) ==========

Как океан объемлет шар земной,

Земная жизнь кругом объята снами;

Настанет ночь — и звучными волнами

Стихия бьёт о берег свой.

Ф. И. Тютчев «Как океан объемлет шар земной…»

Не помню, случалось ли когда-либо прежде, чтобы я во сне знал, что сплю, только сейчас это знание было полностью в порядке вещей. А снился мне разморенный июльский полдень в заброшенном колхозном саду, где я валялся на траве под высоченной старой яблоней. Порой солнечным лучам удавалось прорваться сквозь её густую листву, отчего приходилось щурить то один, то другой глаз, но в остальном всё было идеально. Рядом со мной сидел Бабочка: увлечённо читал растрёпанную книжку и грыз замурзанный карандаш, иногда делая им пометки на полях. Я же ел лакомство куда более вкусное — мороженое в вафельном рожке — и не забывал через раз делиться им с товарищем. Стеснительный Бабочка откусывал малюсенький кусочек, благодарно мне улыбался и опять возвращался к чтению. Такой вот мирный, бессюжетный сон; ничего особенного, однако мне он нравился. Хотя, по-хорошему, не должен был — моя голова удобно лежала у Бабочки на коленях, и то, что я это позволял, было тревожным признаком. Я немного об этом поразмыслил и в итоге решил: да пускай, раз уж мы всё равно оба спим. К тому же мороженое неуклонно подходило в своему логическому завершению, и стоило бы придумать, какое нафантазировать следующим. Может, с шоколадной крошкой? Или фисташковое? Помню, в детстве я больше всего любил именно фисташковое. А вообще, надо спросить у Бабочки, какое ему хочется. Я укусил рожок в последний раз и самую вкусную часть — хрустящий хвостик — великодушно отдал приятелю.

— Ешь целиком.

Бабочка слегка порозовел и отложил книжку в сторону. С застенчивой деликатностью взял губами вафлю у меня из пальцев, легко коснувшись кожи теплом выдоха. Я не знаю, почему вдруг так явно почувствовал это, или отчего затаил дыхание, засмотревшись на склонённое надо мной лицо. На мечтательную зелень глаз в опушке рыжеватых ресниц, на россыпь золотых веснушек, на растрёпанные пряди льняных волос. Чудесная гармония черт, совершенная, как лик богини, но без его бессмертной чуждости. Безумно захотелось остановить это мгновение, сохранить его, как древнее насекомое в янтарной смоле, — однако я нечаянно моргнул и открыл глаза уже в своей спальне.

Переход случился настолько внезапно, что до меня не сразу дошло, почему надо мной белый натяжной потолок, а под головой — подушка. Тут лежавший на тумбочке планшет вывел первую трель будильника, я проснулся окончательно