не езжу, — с этими словами я полез за водительское кресло, где предусмотрительно держал армейские бахилы химзащиты, и только тут сообразил, кем и какой вопрос мне был задан.

— Тимыч, ты ж вроде говорил, будто никогда в трофи не участвовал? — я в обнимку с бахилами плюхнулся обратно на сиденье и с ленинским прищуром посмотрел на своего пассажира. — Откуда такое знание матчасти?

Ответом мне стал полный укоризны взгляд: — Дрейк, я же книжник, не забыл? Естественно, я почитал теорию перед поездкой.

Вот не знаю ни одного другого человека, который бы настолько ответственно ко всему подходил. Даже Ольга, как мне кажется, не стала бы шерстить форумы джиперов.

— Что от меня потребуется? — Тим был нешуточно настроен на грязевую ванну.

— Пока ничего, — я натянул защиту прямо поверх кроссовок и выбрался наружу. — Можешь просто наслаждаться природой и лесным воздухом.

Внешний осмотр наглядно продемонстрировал, что мне неплохо бы сочетать молодецкую удаль с трезвой оценкой собственных возможностей. Ну, и не забывать: нормальные герои всё-таки ходят в обход. Я достал из багажника лебёдку, сендтраки и рабочую куртку. Прикинул, как буду выезжать задом, ещё раз мысленно себя обматерил и полез крепить такелаж за ближайшее дерево.

Правильный инвентарь и правильные покрышки — залог успеха даже для такого безмозглого товарища, как я. По сендтракам да на тросе внедорожник выехал из ямы аки поезд по рельсам. Когда же под колёсами оказалась твёрдая почва, я остановил машину и сообщил мирозданию: — Объявляю сегодняшний лимит приключений исчерпанным.

— Боюсь, навряд ли, — интонации у Тимыча были неоправданно пессимистичными.

— Почему?

— Ну, я же твой попутчик. А со мной постоянно что-нибудь случается.

— Ерунду несёшь, — Мы вместе выбрались из машины и отправились выковыривать сендтраки из грязи. — Даже самый невезучий пассажир не виноват в том, что у водителя нет мозгов.

Тим промолчал, однако про себя вряд ли согласился с моим аргументом.

Заезд по грязи внёс в наш маршрут определённые коррективы: пришлось завернуть на удачно расположенный поблизости пруд. Пока я, сопровождаемый неодобрительными взглядами сидевших по берегам рыбаков, отмывал от глины стёкла «Патриота», инвентарь и себя, хозяйственный Тимыч организовал нам перекус.

— Отлично, — оценил я накрытый походный стол, который, за неимением лучшего, пришлось поставить в жидкой тени кустов тёрна. — Но можно сделать совсем замечательно.

Из багажника был извлечён свёрток с туристическим навесом, и через пять минут у нас появилась нормальная защита от солнца.

— У тебя профессиональный подход к отдыху, — сделал комплимент Тимыч, устраиваясь на раскладном стуле-шезлонге.

— Это всё возраст, — поскромничал я. — Перерос я туристическую романтику и прочие шалаши в Шушенском.

Тим улыбнулся лёгкой Бабочкиной полуулыбкой и спросил: — Так куда мы конкретно едем-то?

— Ну, на самом деле у меня есть два варианта. Первый — это пасека километрах в двадцати отсюда. Место шикарное, но может быть занято каким-нибудь пчеловодом. Тогда придётся проехать ещё десяток километров до заброшенного коровника — там точно никого не будет.

— Дрейк, если не секрет, откуда ты так хорошо знаешь местность?

— М-м, не назвал бы это секретом, только ты всё равно не распространяйся, ладно? В общем, был у меня период увлечения копательством. Искал на старых картах брошенные поселения, а потом выходные напролёт мотался по степи с металлоискателем наперевес.

— Ого! И много кладов нашёл?

— Ни одного, отчего, собственно, и разочаровался в этом занятии. Зато металлического мусора в земле буквально до жопы. Особенно на полях: такое чувство, будто вся сельхозтехника на ходу разваливается по запчастям.

— Погоди, а как же эхо войны? Из этой оперы ничего не попадалось?

— Н-ну, я находил гильзы, пули, осколки снарядов. Кусок от двигателя генератора на месте бывшей землянки. Только, понимаешь, всё копательство по сути — это перелопачивание груд хлама без гарантии результата. А я, как уже говорил, не романтик.

В серых глазах Тима вспыхнули лукавые зелёные искорки. И о чём, интересно, он сейчас подумал? Я слегка приподнял бровь.

— Ты не романтик, — не стал запираться Тимыч. — Ты авантюрист-прагматик.

— Это комплимент или порицание?

— Это правда жизни.

— Но ты не осуждаешь?

— Конечно, нет. Без этого ты бы не был собой.

— А без чего бы не был собой ты?

— М-м, без книг?

Тим свёл всё к шутке, как делал всегда, когда не хотел отвечать на вопрос по существу. Но мне, в общем-то, серьёзный ответ не требовался. Я — авантюрист-прагматик, он — Бабочка. И без лишних слов понятно.

Подкрепив силы, мы свернули лагерь и двинулись дальше. Наученный опытом, я больше не пытался срезать путь, так что дорога до первой предполагаемой стоянки обошлась без эксцессов. Когда-то пасека была опушкой лиственной рощи, привольно росшей на склоне высокого холма, однако во времена колхозов перед исконно росшими здесь дубами, липами и ясенями посадили несколько рядов плодовых деревьев, а по краю сада пустили забор из шиповника. Я нашёл это место год назад, в цветущем мае, и чем-то оно запало мне в душу. Навещая пасеку позже, я несколько раз натыкался на следы стоянок пчеловодов, но вживую с ними так не столкнулся. Надеюсь, эта хорошая традиция не будет нарушена и сегодня.

Первым впечатлением от пасеки стал густой, медвяный запах цветущего шиповника. Мы оставили машину у узкого проезда сквозь его благоухающую стену: дальше колея не вела, что можно было считать почти стопроцентной гарантией отсутствия людей. И действительно, сад встретил нас приветливым шелестом листвы и солнечной, ярко-жёлтой лужайкой. Ни пасечников, ни ульев.

— Всё, место не занято, — объявил я, довольный тем, что всё сложилось по моему. — Остаёмся здесь.

— Ну, про «не занято», думаю, пока рановато говорить, — почему-то не согласился Тим. Он сделал пару шагов к центру поляны, и внезапно жёлтые луговые цветы взмыли в воздух роем бабочек-лимонниц. На несколько ударов сердца мы оказались в центре потревоженного золотого облака, а потом оно перелетело через кусты и скрылось из виду.

— Невероятно! — выдохнул потрясённый Тим. Обернулся ко мне: — Никогда в жизни такого не видел!

— Да, — я прочистил вдруг пересохшее горло. — Да, я тоже.

Это было не совсем правдой: я очень хорошо помнил, как у меня перехватывало дыхание и щемило сердце, когда шагнувшая из черноты дверного проёма душа рассыпалась искрами-бабочками. Только был уверен, что испытать такое второй раз невозможно