Пробежав отрадно большой залой (видел ее прежде, но сейчасразглядывать было некогда), Митя стал открывать дверь и не сразу понял, что неоткроется — заперта не то на ключ, не то на засов. А когда понял, на маневрвремени уже не оставалось: гонитель был совсем близко, и в руках у него теперьбыла не трость, а огромный турецкий кинжал — не иначе со стены снял.

В отчаянии Митя заколотил в предательскую дверь кулачками.Да что толку?

Сзади, совсем близко, послышалось бормотание:

— Господи, укрепи, дай силы. Всё, всё… Только и оставалось,что зажмуриться. Лязгнуло железо задвижки, дверь распахнулась.

На пороге стоял Данила: в рубашке, панталоны расстегнуты,одна нога разута. Спал! Друга жизни лишают, а он почивать улегся! Из-заДанилиной спины донесся шорох, будто пробежал кто-то легкий и тоже необутый, ноМите было не до загадок.

— Опять! — только и смог выдохнуть он, обхватывая своеговечного спасителя за пояс.

— Что вы себе позволяете, князь? — воскликнул Фондорин. —Зачем вы гоняетесь за мальчиком с оружием? Пусти-ка, Дмитрий.

Митя пал на четвереньки, проворно отполз в сторону. А вдругДолгорукой начнет Данилу рубить?

Но нет, на Фондорина смертоубийственный пыл князя нераспространялся. Давыд Петрович опустил ятаган, другой рукой схватился засердце — видно, убегался. — Опять? — повторил Данила. — Ты сказал «опять»? Вотоно что! Тут не безумие, я ошибался!

Он подскочил к губернатору, вырвал кинжал и отшвырнулподальше, потом ухватил Долгорукого за отвороты и тряхнул так сильно, что утого на воротник с волос посыпалась пудра.

— Вы получили письмо от Любавина! — прорычал Фондоринстрашным голосом. — Чем вам обоим помешал ребенок? Это Метастазио, да? Отвечай,не то я проломлю тебе череп!

Схватил со столика узкогорлый бронзовый кувшин и занес надмакушкой князя.

— При чем здесь Метастазио? — прохрипел тот. — И какой ещеЛюбавин? Не знаю я никакого Любавина!

— Лжешь, негодяй! Я помню, ты состоял с ним в одной и той желоже, «Полнощной Звезде»!

— В «Звезде» состояло пол-Москвы, всех не упомнишь! —Губернатор не сводил глаз с бронзы, зловеще посверкивавшей у него над головой.— А, вы про Мирона Любавина, отставного бригадира? Да, был такой. Но, клянусь,он мне не писал…

Мите послышалось, что коротенькое слово «он» Давыд Петровичпроизнес как бы с ударением. Кажется, отметил это и Фондорин.

— Он не писал? А кто писал? И что? Когда ответа непоследовало, Данила стукнул князя сосудом по лбу — не со всей силы, нодостаточно, чтобы раздался не лишенный приятности звон.

— Ну!

— Вы с ума сошли! У меня будет шишка! Я… я не имею права вамговорить… Вы ведь тоже были братом и, как мне говорили, высокой степенипосвящения. Вы знаете об обетах.

— Каких еще обетах!? Масонов в России более нет! Все ложираспущены!

Князь стиснул губы, замотал головой.

— Я более ничего не скажу. Можете меня убить.

— И убью! Молитесь!

В отличие от Пикина, Давыд Петрович молиться не отказался,но произнесенная им молитва была странной, Мите такую слышать не доводилось.

— «Всеблагой Истребитель Сатаны, я в Тебе, Ты во мне.Аминь», — прошептал князь, закрыв глаза.

— Что-что? — удивленно переспросил Данила. — Но ведь этоформула сатанофагов!

Долгорукой встрепенулся:

— Вы… знаете?!

— Да, мне предлагали стать братом Ордена Сатанофагов, и ядаже получил первый градус послушника-оруженосца, но…

— Ах так! Это меняет дело! — Долгорукой повернул на пальцеперстень и показал Даниле. — Если вы оруженосец, то должны мне повиноваться.Видите знак четвертого градуса?

Фондорин отпустил князев фрак и бросил кувшин.

— Вы не дослушали. Я так и не стал членом Ордена, и на тобыло две причины. Во-первых, в ту пору мне было не до общественного блага — яискал пропавшего сына. А во-вторых, я убедился, что ваша линия масонства неправедная, обманная. Я не верю, что людей можно облагодетельствовать насильно,против их воли.

— Не обманная, а истинная! — горячо возразил Давыд Петрович.— Это все прочие ордена и ложи — пена, морок, светская забава. Мы же существуемдля того, чтоб, не щадя собственного живота, истреблять Зло! Как вы с вашимумом и ученостью этого не понимаете? Мы, сатаноборцы, — взрослые, а все прочие— дети. Долг взрослого наставлять ребенка, пускай даже по неразвитости ума тоти противится наущению!

— Видел я, как вы только что пытались наставить ребенка. Таккто прислал вам письмо? Брат старшего градуса?

Князь молчал, очевидно, не зная, отвечать ли. Похоже,Данилина осведомленность о таинственном Ордене поколебала его непреклонность.

— Нет. Об этом… существе, — сказал он наконец, опасливовзглянув на Митю, — была депеша из более высокой инстанции.

— От Орденского Капитула?

— Еще высшей, — негромко произнес губернатор, с каждыммгновением делаясь все уверенней. — Самой высокой.

— Неужели Дмитрий навлек на себя гнев Великого Мага? —Фондорин тоже посмотрел на Митю — без опаски, а скорее с любопытством. — Ночем?

— Не знаю. Однако я получил послание от Великого Мага. —Давыд Петрович торжественно поднял палец. — Со Знаком Усекновения! Мог ли яослушаться? Я брат Авраамова градуса, я третий обет давал!

— Что это — третий обет?

— Вы не знали? Ах да, вы ведь не поднялись выше первогоградуса, а это еще не настоящее членство. У нас старшинство считается по обетамповиновения. Чем строже и самоотверженней послушание, тем выше градус. Младшиерыцари, братья Иова Многострадального, дают простейший обет: исполняй наказстарших без ропота. Третий градус, Иисусовы братья, дают клятву, ежелипонадобится, взойти на крест. Те же, кто, подобно мне, удостоен четвертогоградуса, ручаются во имя Добра умертвить и собственного сына, подобнобиблейскому Аврааму. Пятый градус именуется Фаустовым, и в чем состоит егообет, мне неизвестно.

— Об этом нетрудно догадаться, — пожал плечами Фондорин. —Готовность по приказу старшего поступиться собственной душой. Обычнобеззаветная борьба во имя Добра заканчивается именно этим. Кто же у вас ВеликийМаг?