Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Эту немудрящуюприсказку Николас вспомнил не раз и не два, пока ехал неспешным товарнымпоездом на северо-запад. Жизнь отняла у магистра многое, но многому и научила.

Например, по новому относиться к основным категориямдвижения — времени и пространству, Привычные представления оказывалисьошибочными. Когда состав стоял, пространство исчезало и оставалось тольковремя; когда же несся на полной скорости, всё было наоборот.

Нашлось чему поучиться и у попутчика Миши. Был он человекбожий, легкий, из вечной русской породы бродяг, которая за тысячу летсуществования России не так уж сильно и изменилась. Легко было представить Мишусто или двести лет назад. Ну хорошо, вместо старых кроссовок на нем были былапти, а вместо китайской куртки какое-нибудь рубище, но по-детски безмятежныеглаза смотрели бы на мир точно с таким же любопытством, и торчала бы веничкомбороденка, и речь была бы обманчиво проста. Социальные потрясения, безработицаи крах прежнего уклада в данном случае были ни при чем — Миша гулял по Руси ужедвадцать лет, неоднократно проделав маршрут от Владивостока до Выборга иобратно.

От двухдневного общения с вневременным Мишей, от выпаденияиз привычного круга жизни, наконец, от диковинности конечного пункта своегопутешествия — отшельнического скита — у Фандорина возникло ощущение, чтосбылась его давняя мечта: он умудрился-таки попасть в прошлое. Правда, неокончательно, а как бы наполовину — повис где-то между исторических эпох. Как,впрочем, и страна, которую он разглядывал, лежа на тюках с ватой.

Так уж вышло, что все шесть лет своего российскогогражданства Николас почти безвыездно провел в Москве. Из провинции видел толькоподмосковные дачи да дорогу до аэропорта Шереметьево-2. А Россия, оказывается,была совсем другая, вся состоящая из скачков во времени.

Мимо то проплывала деревенька вся сплошь из развалившихсяизб: одна-две дымящие трубы, покосившаяся колокольня без креста — прямо картинаиз Смутного времени. То на пригорке вдруг нарисуется аккуратный, новехонькиймонастырек, какие строили году этак в 1870-м, когда у русских архитекторовначалось нервное расстройство от смешения классического и славянского стилей. Апотом откуда ни возьмись — современный, энергичный город, весь в новостройках ирекламах мобильной связи. Отчего одни местности выглядели процветающими, адругие пребывали в запустении, понять было невозможно, и ощущение загадочностиигры, которую затеяли время и пространство, еще больше усиливалось.

На переезде, в пятнадцати километрах от Чудова,железнодорожная часть Никиного путешествия закончилась, дальше нужно было идтипешком.

Миша сунул Фандорину в карман вареное яичко, которымразжился на последней остановке, посоветовал: «Тапки-то обмотай, обезножишь!»,и Николас спрыгнул на насыпь.

Поезд еле полз, так что обошлось без членовредительства.Магистр скатился вниз по чистому, выпавшему ночью снежку, отряхнулся и пошелнапрямик через поле. Потом, как объяснил Миша, нужно будет взять вправо, пройтипо шоссе самую малость и свернуть в лес — там указатель. Божий человек всёзнал, везде бывал, в том числе и у лесного старца, нынешней весной. Захотелосьпосмотреть на святого человека, послушать, что скажет. Но впечатлениями Мишапри всей своей словоохотливости делиться не стал, сказал: сам увидишь, изагадочно улыбнулся.

Указатель на шоссе и в самом деле был — деревянный столбик,на нем опрятная табличка: «К ст. Сысою». Ника не сразу догадался, что «ст.»означает «старец», а когда догадался, только головой покачал. Кто бы могподумать, что из этакого Карабаса Барабаса получится святой старец? Хотя, сдругой стороны, разве мало в истории христианства, да и других религий подобныхказусов? Из великих грешников праведники получаются более качественные, чем издобропорядочных членов общества. На то оно и Божье чудо.

Дорожка через лес была ухоженная, любовно вымощеннаякамнями. Эти-то камни и добили Николасову обувку, которая и без того дышала наладан. Не послушался он Мишу, опытного бродягу, не обвязал истрепавшиесятапочки тряпками, думая и так дойдет. И вот одна подошва расползлась на куски,через сотню шагов приказала долго жить и вторая. От обуви осталась однавидимость, поэтому, когда вдали показался бревенчатый частокол и увенчанныедубовым крестом ворота, Фандорин свои бессмысленные опорки скинул, припустил —по дорожке в одних носках. Ничего, как-нибудь — вот он уже, скит.

Скит-то скит, да только войти в него оказалось не такпросто. У ворот топталась очередь, а за углом ограды обнаружилась автостоянка,где был припаркован сияющий длинный «БMB».

Пришлось встать в хвост, прыгать поочередно то на однойноге, то на другой.

Перед Фандориным стояла немолодая пара: женщина с бледным,исплаканным лицом, рядом седовласый красавец атлетического сложения. Покосилсяна Никину куртку (погоны с нее были сняты, но пуговицы с гербами остались),иронически пробасил:

— Зина, погляди, милиционер пришел грехи замаливать. По всейпаломнической форме — босой и простоволосый.

Женщина подняла ворот норковой шубки, плохо сочетавшейся счерным монашьим платком, и укоризненно сказала:

— Костя, ты обещал.

У ироничного красавца сделалось виноватое выражение лица.

— Прости, больше не буду. Замерзла? Посиди пока в машине.

И показал на лимузин, из чего можно было заключить, что БMBпринадлежит не отшельнику. А что, со «старца Сысоя» сталось бы, подумалФандорин.

— Так нельзя, — ответила женщина. — Это будет не правильно.

За исключением этой пары очередь состояла из людей бедноодетых и понурых. В воротах их встречал служка в рясе и скуфейке. Тихопоговорит с каждым, запишет что-то в книгу, пропустит.

Углядел Никину разутость, подошел, неодобрительно покачалголовой.

— Зачем это вы самоистязанием занимаетесь? Старец неодобряет. Немедленно обуйтесь.

— Не во что, — пробормотал Николас, смущенный такимвниманием к своему опорно-двигательному аппарату.

Послушник не удивился, только проворчал что-то, окинуввзглядом все два метра фандоринского роста. Ушел за ворота, через минуту вынесвойлочные боты брэнда «прощай молодость».